Доктор экономически наук Андрей Нечаев был первым министром экономики в истории новой России. DW поговорила с ним о причинах ослабления российского рубля, опасности инфляции для политического руководства страны и перспективах экономики РФ.
– Российский рубль в последнее время сильно подешевел и сегодня находится близко к знаковой отметке в 100 рублей за доллар. С чем, на ваш взгляд, связано такое ослабление российской валюты?
– Причины известны. Их Центральный банк России частично назвал, когда объявлял о драматичном повышении учетной ставки на 3,5 процентных пункта. Такого повышения не было со времени начала украинского конфликта. Главная причина – это сжатие экспорта. Он, правда, в последнее время немного подрос, о чем радостно рапортуют российские финансовые власти и пропаганда. Но, тем не менее, экспорт остается где-то на 30 процентов меньше, чем это было до начала конфликта.
А импорт восстанавливается. Причем это происходит по линии так называемого параллельного импорта. То есть, ввозятся те же санкционные товары, но по более сложной логистике, с большим количеством посредников. Соответственно, они становятся дороже, чем если бы поступали в Россию напрямую. Добавьте для полноты картины высокий, по российским меркам, дефицит бюджета. А это значит, что государство вынужденно вливать в экономику больше денег, чем забирает оттуда в виде налогов. И это, конечно, сильный дополнительный инфляционный фактор, в том числе фактор давления на курс рубля.
– Вы сказали про налаживание импорта. Но ведь с падением курса рубля он тоже становится дороже. Это же тоже сильный удар по экономике? Или, напротив, это скорее возможности для так называемого импортозамещения и налаживания экспорта?
– И то, и другое. Нужно сказать, что у ослабления рубля много бенефициаров. Россия – экспортно ориентированная страна, и у нас достаточно мощные и влиятельные экспортеры, которые очень заинтересованы в ослаблении рубля. Безусловно, в этом же заинтересован бюджет, который испытывает серьезные проблемы. Поэтому Минфин, позволю себе такую шутку, с доброй иронией смотрит на ослабление рубля и, в общем, не очень этому препятствует.
Плюс, как вы правильно отметили, тот бизнес, который занимается реальным импортозамещением, конечно, выигрывает от того, что импортные товары становятся дороже. Другое дело, что ослабление рубля дает дополнительный импульс инфляции, которая бьет по населению, в первую очередь по малоимущим.
– Является ли в таком случае ослабление рубля проблемой для президента Владимира Путина?
– Я уже сказал, что ослабление рубля выгодно для бюджета. Соответственно, если ситуация с бюджетом улучшается, президент чувствует себя спокойнее. Другое дело, что, конечно, есть определенные политические риски. Все-таки уровень жизни, пусть и с колебаниями, но снижается. Даже по официальным данным Росстата.
Если мы берем оценку инфляции по Росстату, адекватность которой эксперты подвергают большому сомнению, то уровень жизни в РФ снижается или стагнирует с 2012 года. Потенциально – это политический риск, который пока не проявляется.
Марша пустых кастрюль мы не видим. Потому что, с одной стороны, население адаптируется. Где-то снижают потребление, где-то переходят на более дешевые, часто менее качественные товары. Образно говоря, с VW пересели на китайские автомобили. C другой стороны, конечно, влияют серьезные репрессии, которые в последнее время мы наблюдаем. Адаптация плюс репрессии приводят к тому, что пока каких-то массовых проявлений публичного протеста не видно.
– Но в какой-то момент последняя капля упадет и адаптироваться будет уже, грубо говоря, не к чему. Какой момент, на ваш взгляд, станет той “красной линией”, за которой уже будет опасно ждать, что общество приспособится?
– Я не знаю, честно вам скажу. Я как политик много раз ошибался. Мне нравится эта шутка про схватку холодильника и телевизора. Мне казалось, что холодильник заявит свои права гораздо раньше, но нет. Очевидно, что российские пропагандисты очень эффективно делают свою работу.
Действительно, мы не знаем сегодня реальный уровень поддержки Путина, потому что люди боятся честно отвечать при социологических опросах. Но, тем не менее, есть огромное количество людей – 1 млн, может быть, и десятки миллионов, – которые говорят: “Да, жить стало хуже. Виноват Байден”.
– МВФ недавно спрогнозировал рост российской экономики, несмотря на западные санкции, несмотря на падение курса рубля и так далее. Это тоже, скажем так, пропагандистский материал или действительно есть тенденция к тому, что российская экономика может пойти в рост?
– Какой-то небольшой рост предсказывают уже в этом году. На один-полтора процента. Вы знаете, справедливости ради надо отметить, что когда начались эти события, то западные и многие российские эксперты предсказывали падение ВВП на 8-10 процентов. А оно по прошлому году составило 2 процента.
Все-таки рыночная экономика, которую мы с группой молодых людей заложили в России 30 лет назад, обладает гораздо большими адаптивными возможностями. Я вполне допускаю, что в следующем году действительно будет рост на 1-2 процента. Другое дело, что это не тот рост, который может позволить решать серьезные технологические задачи, повышать уровень жизни…
– Сможет ли российская экономика и дальше адаптироваться, если Запад будет вводить очередные санкции?
– Я даже не знаю, какие сейчас можно было бы ввести санкции, которые через короткий промежуток времени привели бы к краху (российской. – Ред.) экономики. Скорее опасность будет, если действительно Запад будет вводить вторичные санкции. Возьмите, к примеру, Китай. Он сегодня с удовольствием поставляет товары на российский рынок. Особенно все то, что не находит сбыта на Западе. Например, автомобили.
Конечно, если возникнет риск потерять американский рынок, то Китай, который преследует исключительно свои национальные интересы, отдаст предпочтение не российскому, а именно американскому рынку, который для него просто существенно важнее.
Вторичные санкции, повторюсь, опасны, конечно, но их тоже не стоит абсолютизировать. Потому что, как говорил Карл Маркс, при норме прибыли в 100 процентов нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал. Всегда найдутся желающие заработать на санкционном режиме, на российских проблемах.
– Представим, что все это, наконец, закончится. Как долго будет российская экономика выходить из той ситуации, в которой оказалась сегодня? При самых лучших и самых худших раскладах?
– Если закончится военный конфликт, то это, конечно, в значительной степени снимет с экономики и с российского бюджета тяжелое бремя дополнительных расходов. Другое дело, что большинство санкций быстро не снимут. Вы помните, наверное, про знаменитую поправку Джексона-Вэника. Ее отменяли 25 лет (принята в 1974 году, отменена в отношении России в 2012 году с одновременным принятием акта Магнитского. – Ред.).
Понятно, что тот западный бизнес, который заинтересован в отношениях с Россией, конечно, будет со своей стороны лоббировать, чтобы какие-то санкции, затрагивающие его интересы, сняли быстрее. Но я каких-то бурных экономических прорывов от России не жду, даже если конфликт закончится.
Источник: Валя Морфер, Deutsche Welle
