Крым, Тайвань, санкции и прокси-войны. От 18.03.2014 до 04.02.2023.
И Китай, и Россия, режимы которых по своей природе всегда были глубоко антилиберальны, включая и периоды вынужденных потеплений отношений с США, закономерно тяготели другу к другу всякий раз, как только речь заходила об ослаблении международного порядка, в котором США и группа западных демократий доминирует.
На практике такое противостояние между либерализмом и тоталитаризмом реализуется в одном из двух вариантов: реалистичном и гегемонистичном, хотя четкой границы между ними, естественно, нет.
В реалистичном варианте относительно слабые авторитарные и тоталитарные режимы, сотрудничая с Западом, и, сознавая, или, по меньшей мере, ощущая свою вторичность по отношению к нему, стремятся удержать, а, по возможности, несколько расширить среду своего обитания на периферии западного мира.
В гегемонистичном варианте противостояния с Западом, такие режимы, окрепнув, начинают всерьез рассматривать себя как возможную альтернативу западному мироустройству. Отношения с Западом накаляются, возникает конфликт, который тоталитаристы неизменно и неизбежно проигрывают. Если, проиграв, им удается избежать либерализации, цикл повторяется сначала. Именно такой переход, от реалистичного к гегемонистичному противостоянию с Западом, хотя и по разным причинам, анализировать которые мы сейчасне будем, и совершили на рубеже 1990-х — 2010-х Китай и Россия.
Как следствие, немедленно после нормализации отношений между Москвой и Пекином, еще на реалистичной стадии противостояния Западу, две страны стали тесно сотрудничать, стремясь расшатывать и подрывать западные нормы в отношении демократии и прав человека. Уже сконца 1990-х Китай и Россия вошли в неформальную группу авторитарных стран, которые вместе работали в ООН над постепенным демонтажем системы международной защиты прав человека. Россия и Китай совместно подписали более 40 заявлений в Совете ООН по правам человека, направленных на такой демонтаж.
По мере обострения противостояния с Западом эта деятельность расширялась и активизировалась, реализуясь в рамках различных международных организаций. При этом, Россия, будучи поставщиком сырья, и в целом, технологически отсталой страной, но, в то же время, способной эффективно коррумпировать западные элиты и манипулировать западными политиками, опираясь на память о временах Холодной войны и угрозы ядерного конфликта с СССР, могла позволить себе, и позволяла, более агрессивное поведение.
Китай, теснее связанный с Западом, охотно уступил ей роль международного хулигана, при каждой возможности примеряя на себя позицию миротворца, и третьей стороны, способной в равной степени разговаривать как с Московй, так и с Вашингтоном. Именно такую позицию и занял Пекин после аннексии Крыма в 2014 году.
Было бы неверным утверждать, что Пекин извлек немедленные и прямые выгоды из аннексии Крыма и начала войны на Донбассе. Он лишь сумел гибко и прагматично отреагировать на ситуацию, использовав её для закрепления Москвы на своей орбите, в роли младшего партнера. Но, что немаловажно, всё ещё партнера.
Три года спустя, после прихода в Белый Дом Дональда Трампа, между Китаем и США началась торгово-экономическая война. Трамп еще на выборах в 2016 году критиковал торговые отношения с Китаем из-за катастрофического для США торгового дисбаланса. В 2017, в первый год пребывания Трампа в Белом доме торговый оборот между США и КНР составлял $ 710,4 млрд, включая импорт в США — $522,9 млрд, а экспорт из США — $187,5 млрд. Таким образом, торговый дефицит США с Китаем составлял $335,4 млрд.
Дальнейший ход событий известен: Трамп инициировал расследование о краже Китаем американской интеллектуальной собственности, в ходе которого было установлено, что Китай использует дискриминационные практики, наносящие вред американской торговле, после чего между странами началась тарифная война. Но, еще до её начала, сразу после выборов, Трамп стал первым с 1979 года президентом США, который напрямую позвонил президенту Тайваня. Пекин, ревниво относящийся к Тайбею, расценил это как недружественный шаг в отношении КНР.
Тайваньская тема всегда была горячей точкой в американо-китайских отношениях. Её консервации в таком виде способствовала общая для Пекина и Тайбея концепция «одного Китая». Расхождение было лишь в том, какая из двух государственностей является легитимной. Вокруг этого подхода и сложилось дипломатическое равновесие, которое, среди прочего, поддерживала и западная иллюзия либерального влияния «второго Китая» на первый (или первого на второй, не суть). Особого влияния на КНР Китайская Республика, сжавшаяся до Тайваня, не оказывала, но, безусловно, была и остается крайне раздражающим Пекин дурным примером гармоничного сочетания западного либерализма с китайской ментальностью и традициями, что, по утверждению идеологов КНР, противоествественно и невозможно.
Кроме того, США выносили производство, как в материковый Китай, так и на Тайвань. Возразить Пекину было нечего, ведь в его концепции Тайвань —тоже часть Китая, хотя и вооружившаяся до зубов, чтобы избежать братских материковых объятий. Так вот, наиболее технологичные производства были вынесены именно на Тайвань, с тем, чтобы при необходимости США могли удержать их своим под контролем, а Пекин — придержать за горло.
Как следствие, в рамках гегемонистичного варианта противостояния с западным либерализмом, которое подстегнули, с одной стороны, экономический рост Китай, и последовавшие за ним кризисы этого роста, а, с другой — торговая война, усугубившая ситуацию, вопрос о передаче Тайваня под контроль Пекина, долго тлевший под спудом, в очередной раз полыхнул. Ситуацию подстегнули и внутриполитические процессы в Китае: антилиберальный разворот осуществленный группировкой Си Цзиньпина на фоне сложносоставного экономического кризиса, выявившего, среди прочего, непреодолимые противоречия между рыночной экономикой и руководящей ролью КПК.
В итоге, противостояние двух систем мироустройства по линии США-КНР, приняло характер войны, пока только экономической и дипломатической, но с проработкой планов военного конфликта. Этот конфликт, в свою очередь, может остаться региональным конфликтом Пекина и Тайбея на фоне американских, и, по-видимому, европейских экономических санкций и помощи по украинскому сценарию, а может перейти и в военный конфликт между КНР и США/НАТО.
В этих условиях российско-украинский конфликт становился для Пекина полигоном для отработки методов обхода санкций и изучения типичных реакций и методов действий Запада, степени его решимости и скорости реагирования. При этом, Пекин просчитывал варианты будущего тайваньского конфликта, ставя себя на место России.
Это создало новую архитектуру отношений Москвы и Пекина, которая, после длительных переговоров, была закреплена негласными договоренностями между Путиным и Си. По их результатам 4 февраля 2022 года ими было сделано совместное заявление «о вступлении международных отношений в новую эру и глобальном устойчивом развитии». Главным его посылом было совместное противостояние Западу. Подписанты отмечали, что «попытки отдельных государств навязать другим странам свои „демократические стандарты“, монополизировать право на оценку степени соответствия демократическим критериям, проводить разделительные линии по идеологическим соображениям, в том числе путем создания эксклюзивных блоков и союзов по расчету, являются ни чем иным, как пренебрежением к демократии и идут вразрез с духом и истинными ценностями демократии» и выступали «против злоупотребления демократическими ценностями и вмешательства во внутренние дела суверенных государств под предлогом защиты демократии и прав человека». Но о войне речь определенно не шла — заявление упирало на дипломатию, международные союзы и экономику.
Несомненно, в Пекине знали о том, что в окружении Путина рассматривается перевод войны в Украине в горячую фазу, с прямым вмешательством России. Трудно сказать, о чем говорили наедине Путин и Си, но по общему тону заявления, и дальнейшим событиями можно предположить, что Китай не одобрял этих планов. Текущая на 04.02.22 острота конфликта позволяла ему удобно маневрировать между Вашингтоном, Москвой и Киевом, усиливая влияние на Россию, и рассматривая в перспективе посредничество между Украиной и РФ, и его конвертирование в усиление переговорных позиций с США.
Но эта «новая гармония», достигнутая четвертого февраля, просуществовала всего двадцать дней. Путин не стал портить Си Олимпиаду, что было бы прямым вызовом, но всего через четыре дня после её окончания начал «специальную военную операцию» — прямую агрессию против Украины.
Расчет Путина явно был на блицкриг, ставящий мир перед свершившимся фактом оккупации Украины, и, на то, что в Пекине, также поставленные перед фактом, поморщившись, проглотят отступление от договоренностей — ведь «всё уже закончилось». Тем более, что оккупация, скорее всего, была бы быстро переформатирована в операцию по возвращению во власть «законно избранного» и «незаконно свергнутого» Януковича, с последующим признанием крымского «референдума» и «федерализацией» Украины с ЛНР и ДНР.
При таком повороте Запад, скорее всего, постепенно смирился бы со сложившейся ситуацией. Санкции едва ли были бы сильно ужесточены, а в дальнейшем стали бы мало-помалу сворачиваться. Украина, сохранив формальную независимость, существовала бы в качестве российского протектората, где марионеточный режим сам проделывал бы всю грязную работу по уничтожению несогласных. Но, как мы знаем, всё пошло совсем не так…
Источник: Сергей Ильченко, Newssky
