В апреле 2023 года Национальное бюро экономических исследований опубликовало статью Константина Сонина и Георгия Егорова Why Did Putin Invade Ukraine? A Theory of Degenerate Autocracy («Почему Путин вторгся в Украину? Теория дегенеративной автократии»). Авторы выдвигают теорию «дегенеративной автократии», которой они пытаются объяснить механизмы принятия решений в авторитарных режимах и то, почему они приводят к саморазрушительным последствиям. Егоров и Сонин подробно объясняют, как с точки зрения политологии и теории игр функционирует современная Россия. Интенсивные и обширные репрессии, постоянные ссоры внутри элит, нерациональные и поспешные решения руководства и, возможно, фатальное вторжение в Украину — все это взаимосвязанные симптомы одного и того же процесса — «дегенерации» Путинского режима.
Автократии 101. Как развивалась наука о диктатурах:
Интерес к обсуждению топологии политических режимов по их «свободе» достиг своего пика в годы после Второй мировой войны, в первую очередь как элемент идеологического противостояния в холодной войне. На тот момент в публичном дискурсе фигурировали в основном понятия «демократия» и «тоталитаризм», где западные страны представляли первую группу, а социалистический блок — вторую. За этими обсуждениями стояли, например, работы Джозефа Шумпетера о демократии, а также труды Вильяма Корнхаузера о политике современных обществ и тоталитаризме. Единой более или менее цельной парадигмы не существовало до 1964. Тогда профессор университета Колумбии Хуан Линц опубликовал работу о режиме Франко в Испании, в которой первым разработал теорию авторитаризма. Он считал, что классификация режимов как демократических или тоталитарных часто оказывается поверхностной, поскольку группирует режимы, которые сильно друг от друга отличаются.
Чтобы этого избежать, Линц выдвинул — или, скорее, развил — концепт авторитарного государства, среднего между демократией и тоталитаризмом положения.
По Линцу, авторитарный режим — это:
- система с ограниченным, неподвижным и не имеющим влияния плюрализмом мнений;
- без определенной единой идеологии;
- без интенсивной или экстенсивной политической мобилизации — с аморфным гражданским обществом;
- с лидером, который довольствуется властью в расплывчатых и неопределенных, хоть зачастую и неформально понятных и предсказуемых, границах. При этом лидер не обязательно должен быть единой персоналией: так, например, хунты все так же могут причисляться к авторитарным режимам.
С появления теории Линца изучение авторитарных режимов в политологии и смежных науках стало стремительно набирать популярность. Главная точка соприкосновения практически всех авторов в области — мир авторитарных режимов ярок и разнообразен, и отделения их от демократии и тоталитаризма уже недостаточно. Как отметила в своей главной работе Барбара Геддес, «авторитарные режимы отличаются друг от друга так же, как они отличаются от демократии». В этом же труде она выдвинула три основных типа авторитарных режимов:
- милитаристский (военные диктатуры, ведомые группой офицеров);
- персоналистский (большая часть власти находится в руках одного человека);
- партийный (доступ к властным инструментам существует только у одной партии).
Все они могут перемешиваться и образовывать новые формы.
Авторитарные режимы могут отличаться и своей степенью «демократизованности». Так, например, некоторые режимы — чаще всего это военные хунты или однопартийные правительства — отказываются от любых выборных институтов или сокращают их до отсутствия репрезентативности. Речь идет не о фальсификации выборов или отсутствии реальной конкуренции, о которых можно рассуждать в случае России или Турции, а о полном размывании института выборов и представительства. Самый яркий пример такой системы — Северная Корея, где, несмотря на регулярные выборы, конкуренции не существует даже формально и в выборах участвует лишь один кандидат.
Более «мягкая» альтернатива подобным режимам — это так называемый «электоральный авторитаризм» или авторитарные системы с выборными представителями. Концепт разработал Андреас Шедлер в 2006 году и впоследствии дополнял и развивал его.
Электоральный авторитаризм в целом соответствует классическим критериям авторитаризма, но отличается использованием псевдодемократических элементов для поддержания собственной стабильности и легитимности.
В первую очередь это подразумевает выборы на законодательные, судебные и исполнительные должности. Такие режимы могут варьироваться по степени контроля над процессами и даже допускать к выборам независимые партии и кандидатов.
Такой формат можно наблюдать, например, в Турции, где на недавних президентских выборах к гонке допустили кандидата от оппозиции, который прошел во второй тур, сумев подобраться к победе. Контроль над выборами в таких режимах осуществляется не напрямую, а через развитую систему пропаганды, цензуру, управление медиа, ограничение доступа к выборам для оппозиционных голосов, угрозы или популистские обещания.
Похожие на Турцию режимы сейчас иногда выделяют в категорию «конкурентных автократий»: туда, например, относят еще и Венгрию с Филиппинами и Таиландом. Другие режимы прямой конкуренции не допускают вовсе, полагаясь на лояльные центральной власти партии и «независимых» кандидатов. На сегодняшний день электоральный авторитаризм — самая распространенная система для авторитарных режимов.
Еще одну популярную модель — теорию информационной автократии — разработал Сергей Гуриев в соавторстве с Даниэлем Трейсманом. Современные диктатуры, считают авторы, редко выживают за счет силы или идеологического аппарата.
Основной путь к «долголетию» автократа — власть над информационным пространством и убеждение населения в оправданности и незаменимости существующего режима
В таких режимах, по сравнению с диктатурами 20 столетия, идеологическая составляющая не так важна. Вместо этого правительство апеллирует к рациональным личным интересам населения — экономическим или политическим. Диктатор и/или элиты и население выступают как два рациональных игрока, где диктатор лично вкладывается в информационный контроль, чтобы убедить население его поддержать.
Другая особенность информационной автократии — поощрение эмиграции диссидентов и «утечки мозгов»: чем меньше в стране людей с высоким уровнем образования или оппозиционными взглядами, тем проще поддерживать контроль над публичными нарративами и информационным полем и тем меньше информационной конкуренции. Этот подход не конфликтует с другими типологиями, а, скорее, дополняет их. Информационной автократией может быть и военная хунта, и электоральный персоналистский режим, и однопартийная система.
Самыми главными вопросом для исследователей авторитарных режимов остаются проблемы транзита: от причин и путей возникновения авторитарных режимов до демократизации и падения диктатур. Те же вопросы способствовали и появлению работ по классификации режимов. Так, Барбара Геддес в своей работе What Do We Know About Democratization After Twenty Years? («Что нам известно о демократизации спустя двадцать лет?») особенное внимание уделяла сравнению устойчивости режимов: например, среди трех «чистых» форм наиболее устойчивой она посчитала персоналистскую, а наименее — милитаристскую, в первую очередь из-за внутренних противоречий между военными элитами.
С другой стороны, военные диктатуры настолько же спонтанны, насколько слабы: армия зачастую используется авторитарными лидерами как «идеальный агент», в значительной степени обеспечивающий власть элит. Если элиты не предлагают армии достаточных выгод и концессий, практически неизбежным становится военный переворот. Так произошло в Пакистане в 1958 году или в Эль-Сальвадоре в 1960. Такие внутренние противоречия и угрозы от одной формы авторитарного правления к другим делают «чистые» режимы нестабильными: все они проигрывают смешанным режимам, которые, заимствуя институциональные решения других систем, «латают дыры».
Деспоты падут: теория Сонина и Егорова
Вопросом падения диктатур задаются Сонин и Егоров в своей статье. Они ставят под сомнение большинство существующих подходов из-за их «наивного рационализаторства». Теория рационального поведения и правда лежит в основе большинства подходов к политическому анализу; он же доминировал (и по-прежнему доминирует в большинстве мейнстримных подходов) в основных теориях международных отношений и экономики. Ряд исследователей настаивает на том, что избиратель, подобно homo oeconomicus, человеку экономическому, действует из рациональных соображений. То же самое касается и политических элит, и самих диктаторов. Так, элиты заинтересованы в сохранении и поддержании собственной позиции, а значит, будут стремиться поддерживать авторитарный статус-кво, за исключением случаев, когда демократический транзит сулит элитам очевидную выгоду. Диктаторы в такой модели тоже рациональны: даже самые жестокие репрессии можно объяснить стремлением укрепить власть и «стабилизировать» общество.
Сонин и Егоров предлагают альтернативную, конкурирующую модель падения авторитарных режимов: ситуацию, где диктатор несмотря ни на что принимает решение, которое практически гарантированно приведет либо к полному падению режима, либо к его значительному ослаблению. Среди таких решений Сонин перечисляет нападение Гитлера на СССР, нападение Хирохито на США, «большой прыжок» Мао, коллективизацию Пол Пота и, конечно, вторжение России в Украину в 2022 году. Необходимость нового подхода объясняется просто: предыдущие попытки объяснять действия автократов через теорию принятия рациональных решений зачастую оказывались провальными. В 2022 году немалое количество экспертов и политологов считывало угрозы Путина как блеф, который, скорее всего, не сможет привести к войне (CSIS, CNN, Kyiv Post). Полномасштабное вторжение действительно не имело объективных рациональных причин — тем не менее, оно все-таки началось. Кровопролитная война идет уже второй год, а привычные теории поведения стран, кажется, оказались неспособны предсказать и объяснить события февраля 2022 года.
Модель, которую предлагают Сонин и Егоров, сочетает в себе поведенческие, рациональные (или псевдорациональные) и институциональные элементы.
Решения, принимаемые любым актором, основаны на информации, которой они владеют, — это предпосылка модели. Автократы не владеют идеальной информацией и, как и все политики, полагаются на экспертов и советников. Здесь в игру вступает традиционная агентская проблема: советники неидеальны. Во-первых, не все эксперты компетентны, во-вторых, они вовсе не обязательно действуют исходя из интересов самого автократа.
Помимо агентской проблемы, Сонин и Егоров смотрят на институциональное положение — «уязвимость» — самого диктатора. В первую очередь любой автократ подвержен внешним потрясениям — экономическим, политическим, международным. С другой стороны, позиция автократа во многом зависит от возможного развития событий в случае потери им власти — об этом говорили и другие исследователи, на которых я ссылался. Так, если диктатор «злоупотреблял» репрессиями в отношении оппозиции, армии или элит, в случае потери позиции он, скорее всего, подвергнется репрессиям сам. Автократ может оказаться в замкнутом круге: из-за репрессий его потенциальная позиция становится уязвимее и, чтобы ее укрепить, он прибегает к еще большей агрессии, и так далее.из-за репрессий его потенциальная позиция становится уязвимее и, чтобы ее укрепить, он прибегает к еще большей агрессии, и так далее.
Нарастающая уязвимость вынуждает диктатора выбирать собственное окружение исходя из других критериев: если в более стабильной ситуации он мог бы выбрать компетентных, но не обязательно лояльных советников, то обостряющаяся паранойя может привести к выбору советников исключительно по параметрам их преданности. Это неизбежно приведет к снижению качества получаемой информации: лояльные и заискивающие советники стремятся в первую очередь заверять лидера в его безопасности и правильности решений, а не предоставлять ему объективную информацию.
В итоге небезопасно ощущающий себя диктатор перед лицом внешних потрясений, которые, как ему кажется, могут угрожать стабильности режима — например, расширение «вражеских» военных альянсов — начинает принимать более агрессивные или репрессивные решения, что приводит к нерациональным действиям.
Модель достаточно точно описывает сложившиеся в России условия: действительно, судя по всему, Путин находится в параноидальной стадии репрессивной спирали и действительно окружил себя верными, но совершенно ненадежными советчиками, о чем нам известно из интервью с его бывшими охранниками и информации от западных служб разведки.
Предсказывать будущее Сонин и Егоров не берутся. Зато описывают некоторые пути дальнейшего развития: модель, подходящая под современную Россию и другие дегенеративные автократии, заканчивается усилением репрессий и все большим снижением качества решений. Это будет продолжаться до тех пор, пока диктатор не умрет или не будет «предан» наиболее компетентными людьми из собственного окружения.
Источник: Андрей Смоляков, Doxa.
