Одним из предлогов для широкомасштабной агрессии против Украины была заявленная Путиным “ликвидация антироссийского анклава, который создается на территории Украины и угрожает России”, а также “защита русского языка и культуры”. Наряду с “демилитаризацией” и “противодействием расширения НАТО” все эти цели “спецоперации” привели ровно к противоположному результату. Западное вооружение поступает в Украину. В НАТО вступила прежде нейтральная Финляндия, готовится войти в альянс Швеция. А многие россияне, живущие в Украине, отказываются от использования русского языка как в профессиональном, так и в повседневном общении.
Николай Карпицкий – философ, в прошлом профессор Сибирского государственного медицинского университета (Томск). Вынужден был покинуть Россию после того, как в 2011 году выступал свидетелем защиты на судебном процессе над “Бхагавад-гитой как она есть”, о признании экстремистским материалом главного канонического текста кришнаитов. Процесс, начатый прокуратурой Томска, привел к международному скандалу и официальному протесту со стороны правительства Индии. Дело было закрыто, но томская ФСБ начала проявлять повышенное внимание к защитникам кришнаитов, и Николаю Карпицкому пришлось уехать из города. С 2015 года живет в Славянске и преподает в Луганском аграрном университете.
Николай говорит, что главной причиной его перехода на украинский стала любовь к языку. Говорить и писать по-украински доставляет ему удовольствие. Николай совместно с коллегами ведет философский блог “Читання мандрівника” (чтения путешественника) и ютьюб-канал “Мандрівник – філософськи пошуки” на украинском. Этот язык ему как сибиряку был изначально не чужд.
– Не знаю, как там в Питере или Москве, но мы в Сибири постоянно использовали украинские слова, даже не замечая этого. Делали это стихийно, чтобы передать эмоциональность. Например, можно сказать, что не просто прячется, а “ховается”, не просто касается, а “мацает”, не просто “не способен затронуть”, а вообще “не торкает”, не просто “Отстань!”, а “Отчипись!” и т.д. В обычной беседе кто-то вполне мог ввернуть: “з глузду з’їхали” – с ума сошли, и всем это было понятно. Может быть поэтому, как я сам наблюдал множество раз, когда сибиряки начинают общаться с украинцами, то обычно понимают украинскую речь, в то время как москвичи или питерцы не понимают вообще ничего.
При этом я по-разному эмоционально ощущаю себя, когда что-то объясняю на украинском и на русском языке. Очень часто мне эмоционально естественнее что-то сказать на украинском, чем на русском.
– То есть, используя украинский язык, вы открываете новые степени свободы выражения?
– Моя основная философская работа состоит в том, чтобы формировать новые смыслы, и тут на украинском языке действительно открываются новые возможности. Каждый язык открывает новую грань мира. Например, на украинском языке “человек” – “людина”, то есть женского рода, и это сразу придает философским текстам иное звучание. Одни смыслы на украинском выразить сложнее, другие – намного проще. Например, в украинском языке не различаются слова “чужой” и “чуждый”, “стесняться” и “стыдиться”, зато различаются “борг” и “обов’язок” (оба слова переводятся на русский как “долг”), “присвоєння” и “привласнення”, “громадянський” и “громадський”, “дійові” и “дієві”, которые не различаются в русском. Некоторые слова звучат гораздо оптимистичнее, чем в русском, например, не “больница”, а “лікарня”. Благодаря украинскому языку я стал глубже видеть мир: такое ощущение, что раньше я его воспринимал плоско, а сейчас – объемно”.
Бытовавшее среди россиян мнение о двух Украинах – русско- и украиноязычной, как утверждает Карпицкий, было во многом ошибочным. Украина и в советские, и в постсоветские времена являлась страной преимущественно двуязычной.
– На самом деле все украинцы понимают и тот, и другой, просто у каждого языка могут быть свои функции. Язык может выполнять функцию самоидентификации, коммуникации, трансляции культурного наследия, обеспечения государственного делопроизводства и так далее. Например, в восточных регионах функцию средства повседневного общения выполнял русский, при этом украинский использовался на праздниках, в торжественной обстановке. Иначе говоря, у нас (на востоке страны) всегда использовались оба языка, просто их функции распределялись не так, как в других регионах Украины.
– С началом войны насколько массовой стала тенденция перехода с русского на украинский?
– Конечно, война очень сильно изменила ситуацию. Все, что связанно с Россией, у людей вызывает отторжение. Я пытаюсь это философски проанализировать. Представьте, что у вас были свои радости, проблемы, семья, работа – и в один момент этому всему приходит конец. Без всякого повода соседняя страна начала войну на уничтожение. Но в этой стране тоже живут люди со своими повседневными радостями и заботами и не замечают, что они своей совокупной массой раздавили вашу жизнь. В их реальности не просто обесцениваются ваши страдания, отрицается само ваше существование, как будто вас нет. Пропасть между ощущением этой чужой реальности и вашей причиняет боль. Людям больно смотреть на все, что напоминает Россию, и поэтому все больше и больше людей стараются переходить на украинский язык.
Хотя у нас в Славянске русский язык преобладает в повседневном общении, люди пытаются отвечать на украинском, если слышат украинскую речь. Такого раньше не было. Этим летом я был в Киеве. Люди на улицах стараются говорить на украинском, хотя видно, что они русскоязычные. Например, можно услышать такое: “Мужчина, можна вас запитати?” Ловлю себя на том, что я и сам совершенно неосознанно всюду перехожу на украинскую речь даже со старыми знакомыми, с которыми всегда говорил на русском. Хотя в повседневном общении использую тот язык, какой удобнее собеседнику, в своем научном и философском творчестве уже полностью перешел на украинский, – рассказал Николай Карпицкий.
Поэт Аркадий Штыпель и его жена Мария Галина, в прошлом редактор журнала “Новый мир”, переехали из Москвы в Одессу накануне войны. По их словам, они не сомневались, что Путин нападет на Украину, и очень спешили с переездом, чтобы не встретить войну “на вражеской территории”, в которую Россия превращалась для них все последнее десятилетие.
– Мария, Аркадий, вы оба перешли на украинский язык – в соцсетях, в стихах. Это влияние культурной среды или в большей мере сознательная реакция на российскую агрессию? Говорите ли вы по-украински между собой? Это было не страшно – отказаться от великого могучего русского языка?
Аркадий Штыпель:
«Я по-украински начинал рифмовать еще в юности, я, можно сказать, фанат украинского, и хотя мой основной и родной язык русский, меня всегда время от времени пробивало на украинскую лирику. В моей книжке 14-го года (издательство ОГИ) “Ибо небо” есть раздел “Мова” с украинскими стихами. А в 16-м году в издательстве Киево-Могилянской академии вышла книжка моих переводов русской поэтической классики. И писать в фейсбуке по-украински, хотя иной раз и по-русски, я начал не на второй год, а сразу. И украинские стихи появились сразу. Так что в моем случае никакого перехода, в общем-то, и не было. Интересно другое: с началом войны у меня напрочь отрубилось русское стихописание. Не из принципа, а просто русские строчки как-то не приходили в голову. И только совсем недавно снова начали понемногу приходить и появляться в фейсбуке.
Между собой мы с Машей привычно говорим по-русски, то и дело вставляя украинские фразы. И от русского языка мы не отказываемся, а общение на украинском доставляет нам удовольствие, но так было и раньше».
Мария Галина:
«Язык – операционная система. Я росла в Украине в русскоговорящей семье. Но все в Украине пассивные или активные билингвы, все слушали украинские передачи, читали украинские книги, в украинском переводе выходило то, что в России было дефицитом. Мне удобнее на русском, у меня словарный запас больше, но, собственно, и все. Не надо к этому еще и пафос какой-то привязывать. Если ко мне обращаются по-украински, я автоматически перехожу на украинский. Читать книги я могу на трех языках. Я вообще не считаю русский язык каким-то особенным. Это один из множества языков, который сильно скукожился в последнее время. До войны кафедры зарубежные всякие были, русистика, все вот это. Теперь они изучают украинский».
Мария и Аркадий переехали в Одессу буквально накануне российского вторжения. При этом для Марии Одесса город не чужой: ещё в советские времена она прожила здесь без малого двадцать лет. Окончила биологический факультет Одесского университета и аспирантуру по специальности “гидробиология, ихтиология”.
Мария Галина и Аркадия Штыпель всегда были активными участниками московского протестного движения, ходили на митинги против аннексии Крыма и оккупации Донбасса. А сейчас Мария плетет маскировочные сети для ВСУ.
Мария Галина:
«Мы начали потихоньку перебираться [в Одессу] после аннексии Крыма, но были всякие формальные сложности, и в конце 2021-го мы на пару месяцев вернулись в Москву. Но там уже было так страшно, из всех дырок хлестала такая хтонь, что мы подхватились и уехали, не успев закончить свои дела, боясь, что война застанет нас на неправой стороне».
Аркадий Штыпель:
«Последние два года перед вторжением мы, имея разрешения на проживание в Украине, довольно много времени проводили в Одессе. Глубокой осенью 21-го мы приехали в Москву по делам. К началу 22-го мы поняли, что вот-вот начнется война, и в январе поспешно вернулись в Одессу. Потому что во время войны хотели быть здесь, а не там».
– Какова сейчас лингвистическая ситуация в Одессе, в прошлом по преимуществу русскоязычном городе? Происходит ли культурное отторжение на языковом уровне? Люди все больше говорят на украинском? Изучают ли одесситы украинский? Существует ли языковое разделение по поколениям (старшее – за русский язык, младшее – за украинский)?
Аркадий Штыпель:
«Одесса в массе осталась русскоязычной, но на улицах много чаще, чем раньше, слышна украинская речь. В супермаркетах, в кафе продавцы и официанты обращаются к посетителям на неплохом украинском (это их обязанность), но если им отвечают по-русски, то и они переходят на русский.
В школах все предметы преподаются на украинском, и это правильно. В принципе, все украинцы, в том числе и одесситы, билингвы, хотя многим, учившимся еще при советах, говорить по-украински трудно и они стесняются речевых неправильностей. Есть, конечно, и упертые ревнители “русского мира”, но таких все меньше. Война многим, что называется, открыла глаза.
Молодежь с родным русским выбирает украинский, так как это язык будущего.
Мы здесь знаем группу молодых хороших украиноязычных поэтов, и на их выступления собирается немало молодежи».
– Что происходит со знаменитым “одесским языком”, этим городским койне, обогатившим русскую литературу – от Бабеля до Жванецкого? “Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще что-нибудь” (Бабель, “Одесские рассказы”). Этого языка больше нет, он “уходящая натура”?
Мария Галина:
«Одесский язык существовал как такая фишка для туристов, для чужаков, на нем давно уже не говорят, то, что показывали в “Ликвидации”, – это просто муляж и пародия. Мертвечина. Нет такого языка. Давно уже нет. Это язык черты оседлости, которой тоже давно уже нет. И людей тех нет, носителей нет. Я бы сказала, уже несколько поколений как нет. Одесский язык – это скорее интонации, такое повышение тона в конце фразы, как бы вопрос, хотя по факту утверждение. Но даже это уходит. И на русском, и на украинском – это культурная, вполне литературная, грамотная речь».
Аркадий Штыпель:
«…да и бытовал он (одесский язык) в основном в не слишком образованных кругах. Одесса давно уже говорила на нормальном русском, а в обозримом будущем, надеюсь, будет говорить на нормальном украинском.
Тезис о кровном родстве и тем более единстве двух культур они считают ложным. Если так это видят в России, то это сугубо российская проблема. Не случись эта война, говорит Мария Галина, между этими культурами сохранялся бы контакт – где-то взаимопроникновение, порой взаимоотталкивание. Но во время войны, подтверждает Аркадий, когда под ракетными обстрелами российской армии ежедневно гибнут украинские бойцы и мирные жители, слово “русский” усилиями России стало для миллионов украинцев синонимом слова “враг”. Как когда-то для советских детей слово «немец».
Мария Галина:
«Думаю, россиянам предстоит еще научиться воспринимать украинскую культуру как одну из многих, не надеясь на какую-либо общую судьбу. Да и свою – как одну из многих. Сойти с котурнов иногда полезно. Вообще, мне кажется, вот этот ракурс, эта постоянная привязка к русской культуре, использование ее в качестве точки отсчета, он ошибочен, чтобы не сказать порочен. Ну да, есть такая культура, русская культура, и что? Почему у нее должно быть какое-то особое место в ряду других культур?»
Аркадий Штыпель:
«Никто же не говорит, что, скажем, польская и русская культура должны “быть вместе”. Или польская и украинская. Русская культура, спору нет, большая, но не больше английской, или американской, или немецкой. И ни одна из них не является “альтернативой” другим культурам».
Источник: Григорий Петухов, «Сибир.Реалии»
