За последние дни в России произошло около 25 поджогов военкоматов. Поджигателям якобы звонили мошенники и разными способами, в том числе и за вознаграждение, убеждали их совершить нападение. Атаки дронов в конце июля и начале августа стали делом обыденным — теперь уже не на приграничных территориях, а в российской столице. Не спасают даже российские зенитно-ракетные комплексы «Панцирь», установленные на крышах нескольких зданий в Москве для защиты от атак с воздуха. 30 июля Путин выступал в Санкт-Петербурге по случаю дня военно-морского флота, когда было известно о прилете дрона в Москва-Сити, но российский президент не сказал ни слова об этом.
RFI: Дроны уже регулярно прилетают в Москву, сообщения о том, что по всей России поджигают военкоматы, тоже стали привычными. При этом руководство страны молчит. Почему мы ничего не слышим об этом ни от Путина, ни от премьер-министра, ни от других чиновников высшего ранга?
Аббас Галлямов: А что им сказать на эту тему, на которой нельзя заработать очки? Если они сейчас начнут отвечать, значит какое-то количество людей, ориентированных на телевизор и на власть, которые просто не представляют, что есть такая проблема, вдруг узнают, что она существует, что и в народе, оказывается, есть революционные настроения. Ведь массовые поджоги — это один из классических предвестников революции. Сейчас это будет интерпретировано именно так, что в стране есть протест.
Властям это совершенно невыгодно, и поскольку ответа на проблему у них нет, то и смысла об этом говорить тоже нет.
Вот когда проблема достигнет таких масштабов, что замалчивать уже будет невозможно, тогда ее как-то нужно будет интерпретировать. Как это было в случае со встречей с Пригожиным в Кремле. Сначала отрицали, пытались скрыть, а потом, когда информация утекла в зарубежные СМИ, стало понятно, что она все равно разойдется, и тем, кто интересуется политикой, об этом станет известно. Тогда предпочли начать комментировать, объяснять, что это было и как это все происходило. Сейчас власть считает: вдруг больше поджогов не будет, может быть, это случайная вспышка истерики населения, а потом все успокоится. И предпочитает молча ждать — а вдруг пронесет.
Но встреча в Кремле с Пригожиным происходила за закрытыми дверями, и о ней мало кто знал. А когда беспилотники прилетают в центр Москвы, это утаить труднее.
Люди же не погибли, поэтому есть надежда, что информация не разойдется широко. Все равно ведь ответить нечего. Что они могут сказать? Что проворонили, дать очередное поручение укрепить оборону? Так это уже было не раз. Если ничего умного в голову (не приходит), то лучше молчать.
Мы сейчас видим, что федеральные власти частично передали рычаги управления в регионы, вероятно, таким образом пытаясь снять с себя ответственность. Понимают ли люди в регионах, что в проблемах, возникших сейчас, виновата не региональная власть, а федеральная?
Конечно, народ все прекрасно понимает. Губернаторы — не самостоятельные фигуры, 20 лет путинской власти вполне достаточно, чтобы люди это осознали. Когда я работал заместителем руководителя администрации президента Башкирии по внутренней политике в 2010 году или в 2011 году, в регионе проводил опрос на тему: «От кого зависит ситуация в регионе: от Путина или от губернатора, олигархов и так далее?» Было 6 или 7 вариантов ответа. Мой опрос показал совершенно однозначно: у людей нет никаких иллюзий, ответ, что ситуация зависит от Путина, набрал больше голосов, чем все другие варианты вместе взятые.
В своем телеграм-канале вы написали о недавнем опросе, который вас удивил. Как следует из него, одна из главных претензий к Путину сегодня — это война, смысл которой опрошенные не понимают. По понятным причинам вы не говорите о том, кто и где проводил этот опрос. Можно ли по нему судить о динамике настроений российского общества?
Конечно, можно. Российские власти становятся все менее легитимными, а режим вызывает все более негативные эмоции. В принципе, сейчас уже вполне можно говорить, что по-настоящему лояльной группой населения остаются только пенсионеры. Там тоже есть нелояльные, но в целом настроения тут меняются не так кардинально. А в остальных группах населения — что в центре, что на периферии — проросла уже оппозиционность, причем в городах она обретает видимые черты.
Люди уже перестали стесняться произносить слова «либерализм», «демократия», власть подвергается критике не абстрактно, а именно с позиции либеральной идеологии. Недовольство вызывают нарушение прав человека, отсутствие свободы слова, несменяемость власти, диктатура…
Это происходит уже не только в Москве, а в разных городах. На селе, конечно, и в малом городе нет ожидания светлого будущего, но отторжение нынешней власти есть, это достаточно новая ситуация. До войны критические настроения в стране тоже усиливались как минимум начиная с 2018 года. Между 2016 и 2018 годом запрос на обновление был, но он не носил жесткого оппозиционного характера и не был направлен против власти. Поскольку после 2018 года этот запрос не был удовлетворен, он стал постепенно приобретать антивластный характер. После начала войны ситуация на несколько месяцев была заморожена, люди были шокированы, и понять реальные настроения было сложно. Но сейчас эти фокус- группы показали, что все старые процессы делегитимизации режима, которые наблюдались до начала войны, снова усиливаются.
Новости последних дней: сначала в Белгородской области раздали оружие, а теперь это же сделали и в Курской. Есть ли вероятность, что так называемые дружинники могут повернуть оружие как против федеральной власти, так и против региональной?
Ничего нельзя исключать. При определенных обстоятельствах оружие может быть повернуто против власти в целом. Федеральной или региональной — в данном случае не столь принципиально.
Региональной власти как самостоятельной единицы в нынешней России не существует.
Я работал в региональной власти на достаточно высоком уровне. Ни одно решение в регионе не проходит без контроля Москвы. Москва отпускает вожжи, когда она не знает, что делать, как это было во время COVIDа. В этой ситуации региональные власти оказываются в состоянии ребенка, которого бросили в воду и сказали плыть, хотя до этого он никогда не плавал и плавать не умел. То есть региональный чиновник жил под плотной опекой федералов, и тут ему говорят «давай сам, принимай решения», а федералы сами умывают руки.
Поэтому поверить в то, что люди, которым дали в руки оружие, могут повернуть его против власти, можно. Мы видели, как это бывает, во время пригожинского мятежа. Да и опять же история рейдов, которые РДК совершал в Белгородскую область, всем памятна.
Это классический сценарий так называемой восточной революции, как это было, например, в Китае и на Кубе, когда революция начинается не в столице, а с территории на периферии, и оттуда начинается освободительный поход, который заканчивает потом в столице.
Я абсолютно убежден, что в Белгородской и Брянской областях настроение гораздо более протестное, чем в среднем по России. У них ощущение, что их сначала втянули в эту историю, а потом бросили и сказали, мол, сами вооружайтесь.
Понимаете, люди на протяжении долгих лет платили налоги, жили в бедности. если не сказать в нищете, утешая себя тем, что у нас сильная армия. А теперь им говорят: «Вот вам оружие, сами себя обороняйте». Понятно, что в этой ситуации люди рассержены. И если они увидят, что противники режима в достаточной степени сильны, и РДК вторгнется в их регион численностью не 50 или 100 человек, как это было в прошлый раз, а пять или десять тысяч, как пригожинцы, те, кто решительно настроен, переметнутся на сторону мятежников.
Источник: Елена Поляковская, RFI
