Благовещенская “Утопия” – так назвал в 1910 году анонимный публицист “Вестника Европы” трагические события лета 1900 года в Благовещенске, где были убиты несколько тысяч китайцев, годами живших в России. Их единственная вина была в том, что они поверили заверениям амурского губернатора, что “правительство великой Российской империи никому не позволит обижать мирных граждан”.
Обозреватель “Современника” Василий Водовозов написал о благовещенской “Утопии” так: “Эта варварская, чисто средневековая расправа несомненно превосходила по своей жестокости и бессмысленности все, что когда-либо сделали китайцы против европейцев. И, конечно, она не могла не оставить глубокого следа в душе китайского народа”.
Водовозов оказался прав: сегодня в китайском районе Айгунь городского округа Хэйхэ, расположенном напротив Благовещенска на другом берегу Амура, работает Айгунский исторический музей. Вход в него закрыт для россиян. Центр экспозиции – громадная инсталляция, изображающая Благовещенск в 1900 году, в разгар Боксерского восстания. Она показывает, как погибали от рук русских беззащитные дети, женщины и старики. Согласно традиции, побывать в этом музее обязан каждый новый председатель КНР.
В Амурском областном краеведческом музее есть экспозиция, посвященная героической обороне Благовещенска в 1900 году. Об убийстве нескольких тысяч ни в чем неповинных китайских граждан в ней не рассказывается. Однако о трагедии, случившейся на рубеже “гуманного” XX века, продолжают писать российские историки и еще помнят потомки участников тех давних событий.
– Когда мне было 12 лет, я последний раз виделась с моим дедушкой по отцу. Он позвал меня поговорить и вручил большой серебряный нательный крест – почти 9 см в высоту, тяжелый, с много раз перепаянной дужкой, – рассказывает Марина Елецкая из Красноярска. – Я удивилась – почему он отдает его мне, ведь крест такой огромный, совсем не женский на вид. И тогда дедушка ответил: “Ты уже совсем взрослая, пора тебе узнать, почему”. Все, что он мне тогда рассказал, я помню почти дословно, хотя с тех пор прошло много лет.
Из рассказа деда Марина впервые узнала, что происходит из старинного казачьего рода Михалевых, пришедшего в Сибирь едва ли не вместе с Ермаком.
– Дедушка рассказал, что мой прадед Семен Михалев был забайкальским казаком. В годы гражданской войны он воевал на стороне белых, в войсках атамана Семенова. Когда семеновцев разгромили, многие забайкальские казаки решили уйти в Китай, но дед не стал спасаться вместе с остальными. Друзья уговаривали его, предупреждали, что красные не пощадят, но он отказался наотрез. Объяснил, что бежать к китайцам никак не может – совести не хватит просить у них убежища. Почему он не ушел в Китай со всеми, прадед рассказал своему сыну, моему дедушке, когда тот собрался жениться. Перед свадьбой позвал сына на разговор, отдал дедушке этот крест и сказал: “Сам его не носи, передай старшей дочери старшего сына. Пусть женщины его носят, мужчины нашего рода лишились этого права из-за моего греха”.
Что это за грех, прадед Марины тоже рассказал сыну во всех подробностях.
– Когда шла война с китайцами, прадеда отправили в Благовещенск, и там он участвовал в убийстве многих сотен ни в чем не повинных китайцев. Стрелял в безоружных женщин и детей, потому что не мог не выполнить приказ. А потом много лет видел их по ночам… И все, что после революции случилось с забайкальскими казаками, считал расплатой за позорное “людобойство” – так прадед называл то, что произошло в Благовещенске. Когда в 1930 году их с дедом арестовали, прадеда приговорили к расстрелу, а деда – к пяти годам. В последний раз, когда они виделись, прадед сказал сыну: “Это моя кара за тот непростительный грех. Пришло время искупить, так будет по справедливости”. Дед выжил и в тюрьме, и в ссылке, сохранил родовой крест и дождался, пока я подросла, чтобы отдать мне.
Я сохранила этот крест, но не забрала с собой, когда решила уехать из России из-за войны – ведь дочери у меня нет, передать некому. Крест лежит дома, ждет, когда я вернусь и решу, кому из родных его носить. Честно сказать, тогда, в детстве, я решила, что вся история с ним – такое же преувеличение, как в сказках, где и реки с кисельными берегами, и хлеба сорок сороков. А много лет спустя прочитала книгу иркутского историка Виктора Дятлова, в которой он рассказывает об истреблении китайцев в Благовещенске летом 1900 года. И поняла: все, о чем рассказывал мой дед, – это чистая правда, безо всяких преувеличений.
“К ним привязывались, как к родным”
Благовещенск на рубеже XX века рос стремительно.
– Золотоносные прииски, выгодное положение у слияния Зеи и Амура – все это привлекало в город, которому тогда не исполнилось еще и полувека, искателей удачи со всей российской империи. К 1900 году население Благовещенска превысило 50 тысяч человек, еще несколько десятков тысяч рабочих приезжало в сезон на прииски, – рассказывает историк Андрей Смирнов.– В поисках лучшей жизни на другой берег Амура потянулись и китайцы. Чаще всего они были разнорабочими, более предприимчивые открывали овощные и продуктовые лавки, рестораны и кабаки. А практически в каждой зажиточной семье была китайская прислуга.
Из воспоминаний ссыльного социал-демократа Льва Дейча
“Десятки лет многие из китайцев и маньчжур мирно жили в нашей среде, принося огромную пользу населению своим трудом, что признавалось решительно всеми беспристрастными людьми. Трудолюбивые, до невероятности ограниченные в своих потребностях, китайские подданные решительно никогда не бывали замечены не только в крупных преступлениях, но даже в мелких предосудительных проступках. Честность и добросовестность были общепризнанными их чертами, поэтому во многих крупных учреждениях, разных промышленных фирмах и компаниях, как и в частных домах, на китайцев как на служащих или прислугу все безусловно полагались и вполне им доверяли. Во многих русских семействах, имевших в качестве мужской прислуги молодых китайцев, к ним привязывались, как к родным. Нередко их обучали русскому языку, и этому занятию они предавались с замечательным прилежанием: за русской книжкой или письмом они просиживали далеко за полночь и благодаря такому усердию делали быстрые успехи”.
– Дейч несколько приукрашивает картину, реальные взаимоотношения русского населения с китайскими мигрантами были далеко не такими идиллическими, – уточняет историк Ирина Горелова. – Но в чем Дейч действительно прав, так это в том, что в многотысячном китайском населении города благовещенцы до поры до времени не видели никакой угрозы. К покорным и услужливым мигрантам, говорившем на непонятном языке, относились скорее добродушно-снисходительно. Один местный журналист тогда писал: “На Китай и китайцев все привыкли смотреть настолько презрительно, их трусость была так знакома всем пограничным жителям, что серьезной войны с Китаем мало кто ожидал”.
Ситуация изменилась в 1898 году, когда в Китае началось восстание под руководством тайного общества “Ихэтуань”, более известное как Боксерское. Восемь держав, и Россия в том числе, создали военный альянс, чтобы разгромить повстанцев, выступавших против иностранного вмешательства в жизнь Китая. К 1900 году боевые действия начались в Маньчжурии, совсем рядом с российской границей.
В ночь с 23 на 24 июня 1900 года в Пекине по всему городу началась резня христиан, вошедшая в историю под названием “Варфоломеевская ночь в Пекине”, в ходе которой повстанцы истребили почти всех христиан. Слухи о расправе быстро распространились и по приграничным российским землям.
Благовещенск от Китая отделяла лишь полоса Амура, переставшая казаться такой уж широкой. Горожане больше не чувствовали себя в безопасности. Городская дума обратилась с вопросом, как обезопасить Благовещенск, к военному губернатору и командующему войсками Амурской области генерал-лейтенанту Константину Грибскому. Он уверил, что никаких мер предосторожности принимать не нужно, поскольку официальной войны между Россией и Китаем нет, как нет и оснований тревожиться за судьбу города.
В тот же день к Грибскому обратились представители китайского населения Благовещенска. Они спросили совета: “Не лучше ли всем им заблаговременно удалиться в свою страну?” На что генерал-лейтенант ответил, что китайцы могут продолжать спокойно жить в Благовещенске, поскольку “правительство великой Российской империи никому не позволит обижать мирных граждан”. Китайцы поверили словам Грибского и решили остаться.
Между тем ситуация продолжала накаляться. 1 июля с китайского берега обстреляли два русских корабля – “Михаил” и “Селенга”. А 2 июля повстанцы открыли огонь из ружей и пушек по Благовещенску. С первым же выстрелом в городе началась паника.
Из воспоминаний свидетельницы событий, жительницы Благовещенска Клавдии Никитиной
“По улицам творилось что-то невероятное. Народ с криком, плачем, бранью валом валил за город. В воздухе стон стоял от смешанного гула многих голосов и свиста пуль, то и дело пролетавших над головой. По самой середине улицы непрерывной вереницей тянулись экипажи, битком набитые седоками. … Говор и крики людей, ржание лошадей, пронзительный скрип колодца, гром пушечных выстрелов, трескотня ружейных – все это смешивалось в один оглушительный, нестройный и ужасный для непривычного уха концерт. Таким образом начинался первый день осады, о котором и по сейчас многие благовещенцы вспоминают как о нелепо-ужасном кошмаре, приключившемся наяву. С минуты на минуту ожидалась китайская вылазка и атака. Все бегали, суетились, молились и плакали. … В городской управе толпа дралась из-за раздаваемого второпях оружия, так как его не хватало всем желающим вооружиться, и собиралась ломать и грабить магазины для восполнения этого недостатка. Губернатора в городе не было, он с остатком войск был под Айгуном. Городской голова был болен. Прочие же власти как-то “испарились”, потерялись в общей панике и растерянности. Положение города было отчаянное. Сделай китайцы вылазку в это время, город был бы в их власти без особенных трудов”.
В результате обстрела в первый день были убиты три благовещенца и ранены шестеро.
“На тебе, на, тварь бусурманская!”
Когда над головами засвистели пули, русские жители Благовещенска посмотрели на китайцев, годами живших рядом с ними, другими глазами. В них увидели “пятую колонну”. Поползли слухи, что китайцы лишь ждут момента, чтобы присоединиться к восставшим и устроить резню. Никого не смущало, что при обысках у них не находили никакого оружия, только кухонные ножи. Но иногда удавалось обнаружить и листовки “ихэтуаней”, что подливало масла в огонь.
Градус ксенофобии повышался с каждым часом, начались первые расправы. Зачинщиками стали спешно присланные в город казаки, солдаты запаса и мобилизованные, которым пришлось взять в руки оружие, оставив хозяйство и домашние дела.
Из воспоминаний Никитиной
“Несколько пьяных запасных били китайца-разносчика. “На тебе, на, тварь бусурманская! Получай! Чувствуй! За тебя идем кровь свою проливать!” – приговаривали они, усердно награждая его пинками, толчками и ударами. Китаец не сопротивлялся. Когда его вырвали из рук расходившихся буянов, весь он был покрыт кровью и пылью, на лицо его было страшно взглянуть”.
К вечеру первого дня обстрела Благовещенска произошли первые убийства китайцев.
– Начнется ли большой погром, зависело прежде всего от того, какую позицию займут официальные власти. Но они хранили молчание, пока страсти продолжали разгораться. А стражи порядка вместо того, чтобы решительно пресечь самосуд и привлечь виновных к ответу, закрывали глаза на расправы, и даже подстрекали к новым, – отмечает Андрей Смирнов. – Лишь к 4 июля губернатор Грибский наконец-то принял решение: выдворить за Амур всех китайцев как из самого Благовещенска, так и из области. Вряд ли губернатор предполагал, к каким последствиям это решение приведет.
В Благовещенске сразу же начались облавы, сопровождавшиеся массовыми избиениями и убийствами. Многие благовещенцы были должны китайским торговцам или ростовщикам, и воспользовались шансом “списать” долги. Все китайские заведения были разграблены, причем в грабежах принимали участие и сами стражи порядка. Назначенный губернатором после Грибского генерал Деан Субботич, изучив документы, пришел к такому выводу: “Главным мотивом, двигавшим местным населением при избиении мирных китайцев, была корысть: избавление от кредиторов-китайцев и ограбление убитых”.
– Было единичные случаи, когда благовещенцы пытались спасти китайцев – как правило, слуг, давно живших в их доме. Но эти попытки редко заканчивались успешно, потому что на доброхотов тут же доносили их же соседи, ворвавшаяся в дом толпа отыскивала и отнимала своих жертв, – говорит Ирина Горелова. – Показательно, что не было зафиксировано ни одной попытки китайцев оказать сопротивление. Глядя на ситуацию из XXI века, нам сложно понять, почему. Может, сказалась привычка к покорности и бесправию, а может, китайцы до последнего надеялись на милость российских властей.
Из воспоминаний офицера Александра Верещагина “По Маньчжурии”
“… разговорился я с кассиром, очень милым и почтенным стариком. “Вот видите этот большой каменный дом, что против нашей пристани, – объясняет он и указывает рукой. – Весь первый этаж занимал китайский магазин. Хозяин его, толстый старик, лет тридцать торговал в нем. Он был очень богатый миллионщик, добрый такой, и много долгов за нашими русскими ежегодно прощал. Мы с ним по-соседски приятели были. Так вот, когда это их стали выгонять из домов, и его выгнали. Ну, он, как такой именитый, не привык, чтобы его толкали. Его все уважали в городе. Очень уж он большие обороты денежные делал. Ну, да и жара в тот день сильная была. Нейдет мой китаец, запыхался. Как увидел меня, бросился обнимать, за колени схватил. “Иван! Иван! – кричит, – спаси меня! – Выхватил бумажник. – Вот, – говорит, – тут сорок тысяч, возьми их себе, только спаси меня”. Ну, а я и говорю ему: “Я человек маленький, что же могу сделать?” – А тут казак хвать его плетью по спине! И погнал вперед. Так я больше и не видел его”.
“Полагаю, что были жертвы”
Реконструируя дальнейшие события, историки опираются на три основных источника: сохранившиеся материалы следствия, возбужденного после резни в Благовещенске, подробное описание анонимного автора статьи в “Вестнике Европы”, изучившего материалы судебных архивов по горячим следам, а также воспоминания Льва Дейча, очевидца происходившего.
– Ссыльный социал-демократ Лев Дейч жил в то время в Благовещенске на поселении, работал корреспондентом газеты “Амурский край”. Как журналист, он присутствовал на заседании городской думы утром 2 июля, как раз накануне бомбардировки, и подробно описал, какая растерянность, какое непонимание, что делать, царили среди руководства города. А главное, Дейч был свидетелем бомбардировки Благовещенска, оставил подробные воспоминания об этих событиях и опубликовал их под псевдонимом Сонин в 4 номере марксистского журнала “Заря” от 1902 года, – уточняет Андрей Смирнов.
Утром 4 июля первую партию пойманных во время облав китайцев выстроили колонной и погнали в поселок Верхне-Благовещенский, расположенный в 10 км выше по течению Амура. По разным оценкам, в эту партию входило от полутора до шести тысяч человек. Конвоировали их всего 80–85 добровольцев под командованием помощника полицейского пристава Шабанова – из-за нехватки ружей всех их вооружили топорами. И, хотя конвой был чисто символическим, ни один китаец не попытался бежать.
– День был жаркий, дорога плохая, а конвоиры все время подгоняли уставших и измученных людей. Идти десять верст по жаре, да еще и в гору – это тяжело, старики и больные начали отставать. И тогда командир конвоя Шабанов приказал зарубить всех отставших, – рассказывает Ирина Горелова. – Как выяснит потом следствие, за время пути было убито несколько десятков человек. Все они были ограблены.
Из доклада Грибского прокурору Приамурского военно-окружного суда от 13 апреля 1901 года
“По пути следования китайцев от Благовещенска до п. Верхне-Благовещенский на место переправы оказались следы насильственных над китайцами действий: одежда, кости и даже трупы китайцев”.
В поселке колонну уже ждали местные казаки – их предупредили, что скоро прибудет конвой с китайцами, которых предстоит переправить через Амур. Но казаки отказались в этом помочь.
Из рапорта благовещенского полицмейстера Батаревича от 7 сентября 1900 года
“В Верхне-Благовещенске Шабанов обратился к атаману, чтобы он дал для переправы китайцев бывшую на берегу шаланду, поднимавшую до 500 [человек] и лодки, но атаман в этом отказал, объясняя, что никто из казаков плавить китайцев не будет. Когда же Шабанов сказал атаману, что китайцы сами, без помощи казаков, могут переправиться, то атаман категорически отказал в выдаче для китайцев перевозочных средств”.
Отказавшись дать лодки, казаки указали отмель, где китайцы, по их мнению, могли переплыть реку вплавь. Ширина Амура в этом месте была порядка 200 метров.
– И сегодня лишь около 2% жителей Китая умеют плавать, что уж говорить о тех временах. А переплыть Амур с его мощным течением – это сложная задача даже для опытного пловца. Для стариков, детей или женщин с грудными младенцами на руках – и вовсе непосильная, – отмечает Ирина Горелова. – Когда первые китайцы, рискнувшие войти в воду, утонули, остальные отказались последовать их примеру. Тогда их начали гнать к воде – сначала нагайками, а потом и выстрелами в упор. Стреляли все, у кого было оружие – и старики, и даже дети.
Вскоре на берегу образовался огромный вал из трупов, ставший своеобразной защитой для выживших. Тогда в ход пошло холодное оружие: казаки рубили китайцев шашками, а конвоиры – топорами.
– Здесь нужно отметить, что далеко не все конвоиры сразу согласились принять участие в резне. Но им пришлось подчиниться, когда казаки пригрозили “снести им головы как изменникам”, – уточняет Ирина Горелова. – Потом, когда центральные власти потребовали отчета о произошедшем, непосредственные исполнители расправы пытались списать все именно на казаков. Но это лишь попытка обелить и самих себя, и добровольцев из числа благовещенцев: в страшной резне в итоге приняли участие все без исключения, не только казаки.
Из рапорта благовещенского полицмейстера Батаревича от 7 сентября 1900 года
“В это же время в верстах полуторах выше Верхне-Благовещенска казаки самопроизвольно погнали китайцев в реку и стали в них стрелять. Шабанов и атаман отправились туда, приказывали, в присутствии добровольцев Левейко и Регищевского, прекратить пальбу, но казаки приказания не исполнили и стрельбу продолжали. Стрельба продолжалась более получаса. Оставшиеся живыми китайцы, напуганные стрельбой казаков, пустились вплавь на правый берег Амура и остановить их было поздно и невозможно”.
Сонин рассказывает много страшных подробностей расправы. Например, про молодую китаянку с грудным младенцем на руках: она то пыталась оставить ребенка на берегу, то делала попытки плыть вместе с ним. И итоге утонули оба – и мать, и ее малыш.
Следователи, восстановившие все детали происходившего, отметили всего один случай милосердия: один из конвоиров спас раненого мальчика, мать которого уже была убита.
Почти все китайцы, пытавшиеся спастись вплавь, утонули. Выйти на другой берег смогли не более ста человек. Этот факт непосредственные исполнители расправы также попытались скрыть от начальства.
Из рапорта помощника пристава 2 участка Шабанова
“… за неимением перевалочных средств, китайцы стали переплавляться вплавь. Расстояние не более 60 саж., при переправе большинство китайцев идти отказалось и принятым строгим мерам не подчинилось, почему казаки Верхне-Благовещенского поселка сделали несколько выстрелов, полагаю, что были жертвы, часть китайцев утонуло, а большая часть переплыла на свою сторону”.
До 8 июля такая же участь постигла еще три партии китайцев общей численностью в несколько сотен человек.
Из рапорта благовещенского полицмейстера Батаревича
“Что же касается второй и третьей партии китайцев, то таковые сопровождались офицером с конвоем новобранцев и городовых. Перевозочных средств этим китайцам дано не было, переправлялись они вплавь, и на ту сторону перешла самая малая часть”.
Точными подсчетами, сколько китайцев погибло, не занимался никто. Как писал в местной газете управляющий Амурского пароходства Макеев, “сколько их переплыло, сколько потонуло – Господу известно”.
“Следует уничтожить без рассуждений”
Руководители “переправ” незамедлительно составляли рапорты для начальства, так что местные власти прекрасно знали, что происходит. А жители Благовещенска своими глазами могли видеть, как мимо города плыли трупы убитых и утонувших.
Из воспоминаний Дейча
“Я отправился на набережную, и глазам моим представилось ужасное зрелище: по Амуру плыло огромное число трупов; они неслись на значительном пространстве реки такой сплошной массой, что решительно невозможно было сосчитать их”.
Трупы китайцев продолжали плыть и через три недели после благовещенской “Утопии”, когда по Амуру путешествовал офицер Александр Верещагин, описавший страшную картину. Но никто из его спутников не посчитал зрелище настолько ужасным, чтобы оно испортило им аппетит.
Из воспоминаний Верещагина
“Чернеют в воде какие-то предметы. Ближе, ближе. Число их все увеличивается, да и сами они становятся заметнее. “Китаец! – говорит мне в полголоса старик-лоцман, таким невозмутимым тоном, точно речь шла о какой-либо коряге или колдобине. … На морщинистом лице старика, с редкой коричневатой бородкой, появляется презрительная улыбка. Она как бы говорила: “стоит ли обращать внимание на такие пустяки”! … За этим китайцем показываются другой, третий, и вот, во всю ширь Амура, поплыли утопленники, точно за нами погоня какая. Пассажиры все повылезли из кают – смотреть на такое невиданное зрелище. … “Господа! Господа! Смотрите-ка, сколько их там на берегу! Ведь это тоже все китайцы!” – кричит весельчак, рыженький поручик. … В этом месте левый берег Амура вдавался к середине русла широкой, плоской отмелью. И вот тут-то и нанесло утопленников. … “Сто тридцать! Сто тридцать один, сто тридцать два! – считает он вполголоса. А песчаная отмель все еще далеко белела, и темная, рыжеватая полоса трупов, точно бордюром облепила ее у самой воды. Воздух кругом был сильно заражен, и мы все невольно зажимаем носы платками… “Пожалуйте завтракать! – возглашает буфетный слуга, приподнявшись по лесенке. Публика спускается”.
– Китайцев практически поголовно истребляли не только в Благовещенске, но и в станицах Амурской области. Причем станичные начальники заранее запрашивали вышестоящее начальство, как им действовать, – подчеркивает Ирина Горелова. – Вот какой ответ они получили, к примеру, телеграммой от председателя Войскового правления Амурского казачьего войска полковника Тараса Волковинского: “Нужно быть сумасшедшим и неразумным, чтобы спрашивать, что делать с китайцами; когда сказано уничтожить их, то и следует уничтожить без рассуждений”. А по телефону Волковинский отвечал на вопросы так: “Что вы ко мне пристаете с китайцами, не велика беда, если их всех перетопят и перережут?”
Лишь 7 июля, когда большинство китайцев в Амурской области уже погибли, губернатор Грибский призвал избежать ненужных жертв: “Прошу разъяснить станичным властям, что мы ведем борьбу с вооруженными китайцами, которые проявляют к нам вредные действия. Мирных, безвредных китайцев, а тем паче безоружных, никоим образом не обижать. Для спасения их жизни отправлять их на свою сторону в лодках или на паромах”.
Еще через два дня губернатор публично открестился от массовых убийств. 9 июля в Благовещенске расклеили листовку со словами Грибского: “До сведения моего дошло, что некоторые жители гор. Благовещенска, а также лица из крестьянского и казачьего населения вверенной мне области допускают различного рода насильственные действия против живущих на нашей территории мирных маньчжуров и китайцев. Нападение на безоружного и беззащитного врага не в характере русского человека”. В завершение своего воззвания губернатор призвал очистить окрестности “в видах предупреждения заразных болезней от разлагающихся на берегу Амура трупов убитых китайцев, плывущих в значительном количестве по реке”.
“Укокошить “ходю” считалось делом пустяковым”
Обстрел Благовещенска длился 13 дней, до 15 июля. За время бомбардировки из 13 орудий погибло 5 человек, еще 15 были ранены. Ни одного дома разрушено не было. К концу июля российские войска переправились на китайский берег Амура и заняли Айгунь, устранив всякую опасность для города.
– Показательно, что напряженной в те дни была ситуация вдоль всей границы с Китаем, но погромов хоть сколько-нибудь сопоставимого масштаба больше не было нигде. Вероятно, благодаря действиям местных властей, которые сумели их предотвратить, – полагает Андрей Смирнов. – В Хабаровске, Албазино, Джалинде или Игнашино, к примеру, китайцев тоже решили депортировать, но аккуратно, без ненужных жертв переправили на лодках на другой берег. На этом фоне действия губернатора Грибского выглядели особенно скверно. Тем не менее он столкнулся, скорее, с осуждением общества, чем вышестоящего начальства.
Суровее всех о Грибском высказался военный министр Алексей Куропаткин: “Во время вашего губернаторства, благодаря, быть может, несвоевременно принятым мерам, вследствие ли общей тогда растерянности, а следовательно, и нераспорядительности, много невинных душ погибло без причины”.
Начатое судебное следствие было свернуто: “по соглашению трех министров в феврале 1902 года было испрошено разрешение на окончание дела без предания суду виновных”.
По результатам административного расследования Грибский был отстранен от должности. Однако его не отправили в отставку, приняв во внимание “прежнюю отличную его службу и боевые заслуги во время военных действий на Дальнем Востоке в 1900-м году”. Генерала командировали на год в распоряжение главного штаба, с сохранением должности и квартирных. А вскоре Грибскому подобрали новую должность – назначили военным губернатором в польском городе Ломже. И лишь московская газета “Новости дня”, сообщая о назначении, напомнила, что это “тот самый бравый генерал, который в бытность амурским губернатором во время боксерского движения 1900 года утопил в Амуре несколько тысяч мирных и ни в чем не повинных китайцев, проживавших в Благовещенске”.
Из непосредственных исполнителей расправы пострадали лишь трое. Благовещенский полицмейстер Батаревич “за бездействие власти и нераспорядительность” был отстранен от должности. Помощник пристава 2-го участка Шабанов, признанный виновным в том, что “при переправе китайцев через Амур вплавь, он не только не удерживал конвойных и частных лиц от насилий над китайцами, но и сам призывал стрелять по ним и рубить их топорами”, отсидел два месяца на гауптвахте и был уволен. Полковник Волковинский, отдававший письменные распоряжения об убийствах, провел на гауптвахте три месяца и был уволен без возможности восстановления на службе. Все остальные не понесли никакой – ни судебной, ни административной – ответственности.
–”Некрасивую историю” поспешили замять, чтобы не запятнать репутацию державы. И все же слухи было не сдержать, поэтому вскоре не только в Благовещенске в подробностях знали о том, что произошло. Однако никакой острой общественной реакции не последовало. Несколько тысяч китайцев были убиты только за то, что они китайцы – и ничего. Дела Дрейфуса или Бейлиса вызывали острейшие дискуссии, а здесь фактически тишина, – удивляется Ирина Горелова. – Местная газета “Амурский край” обозначила позицию либеральной части благовещенцев, заявив о недопустимости расправы над безоружными людьми, вся вина которых состояла в том, что “они не ушли вовремя, доверившись нам”. Но центральная пресса хранила молчание. Полагаю, главная причина такого равнодушия была в том, кем были жертвы трагедии. Наблюдательный Дейч отмечал, что “в глазах нашего простолюдина китаец не человек, а “тварь”, “животное”.
Из очерка Н.П. Матвеева “Китайцы на Карийских промыслах”
“Ходя”, “китаюза”, “купеза” – такое, как и везде, обращение к ним, обращение насмешливо-снисходительное, большого с малым, взрослого с подростком. Щелкнуть “ходю” в лоб, дернуть его за косу, дать ему “подножку”, хорошего “тумака” – все это было допустимо, сходило совершенно безнаказанно и делалось просто так, любя, шутки ради… Обобрать, ограбить “ходю” среди бела дня, “укокошить” его считалось делом пустяковым, совсем безгрешным, все равно, что зарезать барашка, и всякий ответ за него казался сущей бессмыслицей. И если “добрые люди” находили где-нибудь на дороге труп китаюзы, то просто за ноги оттаскивали его в сторонку и спускали его в шурф; тем все и кончалось. Ни разборами, ни протоколами, ни всякими там следствиями никто себя не беспокоил. Есть из-за кого…”
– Перебив китайцев, благовещенцы недолго радовались, что теперь им не нужно отдавать долги торговцам и ростовщикам, а в городе стало больше рабочих мест. Очень скоро выяснилось, что цены на еду в городе резко выросли, а экономическая жизнь в целом пришла в упадок, – отмечает Ирина Горелова. – В сентябре местная газета “Амурский край” констатировала: “Зато теперь каждого вновь появившегося здесь китайца наши крестьяне принимают с распростертыми объятиями, всячески стараются его ублажать, привлечь на свою сторону, оттягать от других. Особенно стараются в этом бабы и чуть не дерутся за каждого “Ваньку”.
К 1907 году число китайцев в городе достигло прежнего уровня. Причины корреспондент газеты “Сибирь” описал так: “По мере забвения прошлого, гонимые голодом и безработицей, китайцы с новой энергией хлынули на Амур и заняли твердое положение. Да и что может остановить голодных людей, ищущих заработка…”
Источник: Марина Аронова, «Сибирь.Реалии»
