Глава ЧВК «Вагнер» Евгений Пригожин в последнее время очень много всего себе позволяет в публичной сфере.
В начале мая он угрожал отвести из Бахмута свои подразделения, если Минобороны не обеспечит их снарядами. В большом видео 9 мая он говорил, что снарядов дали 10% от требуемого и рассуждал о «счастливом дедушке», который «думает, что ему хорошо. <…> А вот что делать стране, что делать нашим детям, внукам, будущему России и как выиграть войну, если вдруг случайно, я просто предполагаю, окажется, что этот дедушка — законченный мудак?» Позже Пригожин пытался дезавуировать версию, что «дедушка» — Владимир Путин.
В начале июня произошла публичная перепалка между Пригожиным и соратниками Рамзана Кадырова о месте чеченского батальона «Ахмат» в украинской войне.
В конце мая — начале июня Пригожин провел серию пресс-конференций в крупных городах России, в ходе которых выступал с политическими заявлениями: призывал ко всеобщей мобилизации, возвращению смертной казни, введению плановой экономики.
13 июня Пригожин заявил, что Минобороны дважды пыталось уничтожить ЧВК «Вагнер». А 15 июня отказался подписывать контракт о переходе «вагнеровцев» на службу Минобороны.
О том, какой политический смысл может быть в этой активности Пригожина, «Важные истории» поговорили с политологом Екатериной Шульман.
Защита Пригожина
— Этот медийный взрыв Пригожина — подготовка к чему? Или защита от чего?
— Первое, что приходит в голову, — а в большинстве ситуаций поверхностное объяснение и бывает правильным — человек в его положении, не только не имеющий никакого легального статуса, но и очевидный преступник в глазах российского законодательства, чем больше на виду, тем в большей безопасности. Пока он выступает на сцене, убить его сложнее. Давайте примитивно сформулируем: привлекая максимальное внимание, он увеличивает издержки своего убийства.
Мы видим на примере его бывшего «брата» Рамзана Кадырова, как используется публичность. Как только российское правительство начинает задумываться, надо ли давать Чечне столько денег и куда они деваются, Рамзан Ахматович устраивает публичную свару с кем-нибудь. Или он рассказывает, что он устал и хочет только покоя, удалиться под сень струй, или он начинает с кем-то ругаться. Таким образом он демонстрирует возможность устроить федеральному центру большие неприятности. И федеральный центр говорит: «Бог с ними, с деньгами, money comes, money goes. Разбираться с этим затратнее, чем оставить все как есть». Это тактика, она действует годами, она вполне успешна. Нет никаких причин полагать, что другие люди тоже не могут играть в эту игру.
Второе — я вижу много предположений, что это спектакль, который устраивает то ли ФСБ, то ли президент и президентская администрация. Цели называются разные: уравновесить Минобороны, представить народу «нового Жириновского», который абсорбирует радикалов, сделав их безвредными — в чем действительно состояла роль ЛДПР на протяжении десятилетий. Она произносила какие-то разжигающие лозунги и была магнитом, который притягивал весь этот потенциально опасный политический мелкий мусор, который, свободно летая в атмосфере, мог бы обладать поражающей силой. Можно представить себе такую схему на новом историческом этапе с некоторыми вариациями, которые диктует время.
Что касается Минобороны. По еще советской традиции политическое руководство боится армии, не доверяет ей и стремится к такому положению вещей, при котором армия и флот не являются политическими акторами, не имеют политического влияния. Это необходимо, чтобы не появились новые группы, претендующие на власть либо на долю в ней. Сталин боролся с Жуковым, популярным «маршалом Победы», и ликвидировал ветеранов, которые тогда были молодыми людьми, а не седыми дедушками, которые ходят в школы и рассказывают школьникам об истории. В постсоветское время и Лебедь, и Рохлин, и Квачков воспринимались как серьезная политическая проблема и ликвидировались тем или иным способом. Напомню, что по рейтингу институционального доверия (в частности, «Левада» годами проводит такие опросы) армия всегда была в первой тройке, часто уровень доверия к армии превышал уровень доверия к президенту. А если у вас идет война, то в естественном порядке вещей героями становятся военные, они становятся популярными, они получают поддержку. Они, так сказать, напитываются политической субъектностью. Как этого избежать? Можно ссорить военных между собой, можно выделить какую-то альтернативную группу и предоставлять ей ресурсы, позволять ей получать медийные возможности и таким образом генералов задвигать на второй план, не давать им особенно расцвести в благоприятных для них обстоятельствах. Сейчас появились первые опросы о возможных кандидатах в президенты, мы видим там Пригожина и уже почти не видим Шойгу. Если цель была в этом, — чтобы у Пригожина было 2%, а у Шойгу — 0,4%, то эту цель можно считать достигнутой.
Это все понятные резоны и схемы. Но теперь я должна выдвинуть один большой антитезис: эти фокусы — для мирного времени. Все это может делаться системой по привычке, потому что она в принципе так сохраняет власть. Вообще, на все происходящее мы смотрим строго через эту оптику: у нас автократия, у автократии других целей, кроме сохранения власти, нет и быть не может. Она чует, откуда может быть угроза, и пытается эту угрозу купировать.
То, что с помощью политтехнологий нельзя воевать, систему не волнует. Война не есть ее задача, точнее, военная победа — это не ее цель. Ей надо себя сохранить. Если для этого нужно, как ей показалось, изобразить войну — ну вот, изобразили войну. Но, попав на высоту, где другой состав воздуха и где ее жабры не служат ей больше, она может применять те же самые приемы, а они приводят к другим результатам. Поэтому, когда утверждается как нечто не нуждающееся в обоснованиях: «Пригожин не мог бы этого делать без согласования с президентом», — задайте вопрос: «А почему мы в этом уверены? Потому что мы привыкли? Потому что мы 20 лет жили в управляемой реальности и знаем только такую?»
— Короткий вопрос про первую простую версию. Пригожин защищается, значит, ему кто-то серьезно угрожает?
— Я думаю, он достаточно неприятен для Министерства обороны. Но, если себе представить, что завтра его не станет, список лиц, которые могли в этом быть заинтересованы, будет чрезвычайно длинным. И большая часть из них нам будет совершенно неизвестна. Человек таких занятий естественной смертью умирает редко. Мы не знаем, чего он там в Африке навертел, в Сирии какие воспоминания о себе оставил. Мы не знаем их отношений с Кадыровым, мы видим только публичную часть. Мы не знаем ничего о его бизнес-жизни. А ведь до недавнего времени он был известен совсем не как руководитель частной военной компании, а как человек, получавший гигантские государственные контракты и довольно своеобразно распоряжавшийся ими. «Отравитель детей» он у нас даже был в предыдущей фазе своей жизни. Это человек много отсидевший, долго, все свои, как говорят социологи, formative years, формирующие годы, он провел в тюрьме. И там может быть много знакомых, много долгов, много неприязненных отношений, как выражаются в уголовном процессе. Так что тут удивительнее, что это еще не случилось, чем удивительно будет, когда это произойдет.
Политический ресурс Пригожина
— Если война в принципе изменила правила игры, и наше представление о том, что все придумано в администрации президента, ложно, может ли быть, что Пригожин «методом тыка» ищет новые правила игры и, пользуясь имиджем «боевого командира», пытается стать частью новой элиты, военной или послевоенной?
— Это не исключено. Такая мысль напрашивается. При всем разнообразии сценариев нашего будущего вряд ли есть хоть один, в котором российская власть становится сильнее. Можно представить себе сценарий, в котором она сохраняет себя и еще сколько-то ковыляет по жизни, постепенно деградируя. Помните, мы всегда говорили, что самый вероятный сценарий — инерционный, сбывается в 85% случаев? Так вот, теперь наш инерционный сценарий — это сценарий деградации. То, что Россия как страна сильнее не станет, что ее международное влияние не усилится, трудно опровергнуть. Поэтому естественно сейчас для всех участников политического процесса пытаться конвертировать что угодно во что угодно. Турбулентные времена — это такая великая биржа, без денег, то есть без универсального эквивалента: бартерная биржа, на которой все обменивается на все и все пытаются конвертировать во все. Вот у меня есть мешок сахара — я хочу карабин с патронами, у меня есть ружье — я хочу новый дом. Вот что происходит.
Что есть у Пригожина? Есть вооруженная сила, подчиняющаяся лично ему и знающая, что он единственный, кто стоит между ними и законом. В глазах закона они преступники. Поэтому они будут слушать его, подчиняться ему. Это первое.
Второе. У него есть бизнес-империя. Не знаю, как там с этим «Конкордом» и кейтерингом, но мы не слышали, по крайней мере, чтобы у Пригожина отбирали активы или заказы. Более того, он какие-то торговые центры открывает. Его сын становится большим бизнесменом. То есть имеется источник денег.
Третье. Он хозяин собственной медиаимперии. Не великой, но существующей и имеющей право разговаривать, не подвергаясь репрессиям. Вообще, наш политический менеджмент создал удивительную ситуацию, когда единственная разрешенная критика власти — это критика, условно, «справа». То есть нельзя возражать против войны, говоря, что война — это нехорошо, уголовно наказуемо. А вот возражать против войны, говоря, что мы воюем недостаточно интенсивно, можно. Как выясняется, ругать президента за то, что он недостаточно решителен, слаб, стар и находится в мире иллюзий, можно. Ругать президента за то, что он, значит, кровавый диктатор и агрессор, нельзя (хотя, вообще-то, для сохранения авторитарной власти первое гораздо опаснее второго).
Не знаю, есть ли у Пригожина какие-то телеканалы, не знаю, какие у них отношения с Малофеевым, может ли он прийти, например, в эфир на «Царьград». Кажется, нет: за телевизором пока еще центральная власть следит, и это будет последнее, что она отпустит. Телевизор и ядерное оружие — вот два ее главных ресурса, и костенеющей дланью она будет держаться за них столько, сколько сможет. Я думаю, вынут их уже из мертвой руки. Но у Пригожина есть медиа: информационное агентство, онлайн-СМИ, телеграм-каналы. То, что называют у нас в медиа «сеткой», ценно амплификацией. Сетка позволяет создавать эхо-комнату, перепощивая одно и то же, делая из чего угодно событие и информационный факт.
Вот такие три волшебных кольца. Можно ли из них изготовить одно кольцо всевластия?
— Еще у него есть сеть пунктов, где набирают в «Вагнер». Она тоже пригодится в политике.
— А, вы хотите сказать, что это может быть такая протосеть региональных штабов?
— Да-да.
— Хорошо. Согласна.
Теперь давайте посмотрим, чего нет? Нет союзников. Нет никакой коалиции. Более того, попытки присоединиться к кому-то заканчиваются тем, что люди убегают. Пример с Кадыровым понятен. Пример с Суровикиным — вот попытка изобразить, что «у нас с братом Рамзаном есть свой генерал», привела к тому, что генерал от него открестился, и брат Рамзан открестился.
Я смотрю с интересом за «Справедливой Россией». Миронов, прошу прощения, достаточно глуп, чтобы продолжать размахивать кувалдой, даже когда она бьет по его голове, но я посмотрю, как на это реагирует сама партия. Там был у нас уже случай массового defection: ряд региональных депутатов вышли из «Справедливой России» ровно из-за этого, «мы на это не подписывались».
Еще один сюжет — курский и белгородский губернаторы в их отношениях с Пригожиным. Курский Старовойт вроде как солидаризировался с «Вагнером», сказал, что мы будем обучать при помощи «Вагнера» наших бойцов теробороны, чуть ли не госслужащих и сотрудников предприятий посылать к ним тренироваться. Помните, была у Пригожина идея, что все трудящиеся должны один день в неделю или неделю в месяц проводить на сборах? Курский губернатор как-то к этому присоединился. Белгородский Гладков тогда отстранился от «Вагнера», сказал, что мы сами организуем тероборону, сами поставим «зубья дракона» — в общем, не захотел дружить с Пригожиным. Ему сейчас не до Пригожина, но Пригожину — до него.
Враги публичные очевидны, упоминаются по десять раз на дню: это Минобороны в полном составе, Генштаб в полном составе, это Беглов, это обобщенная «элита». Это все понятно. А друзья-то кто? Образ человека с кувалдой, одинокого в борьбе против deep state и старых элит за окопную правду, конечно, эффектен в своем роде, но на этом не построишь политической карьеры. Нет союзников, нет никакого официального статуса: хуже того, есть статус отрицательный, криминальный. То есть даже до нулевого еще бежать и бежать: перспективы легализации по-прежнему не просматриваются. ЧВК в законе как не было, так и нет.
Нет места за столом среди больших мальчиков. Российская система власти — это система бюрократизированная. Пока она жива, она будет состоять из важных людей, у которых есть должность. У Пригожина не только нет должности, у него должность, повторюсь, носит отрицательный характер.
— Но есть ведь давний миф о том, что он «повар Путина», что довольно много лет он находится где-то близко к президенту. Да, у него нет официальной позиции, его не пускают «за стол», но при этом его и не гонят, и он все время выполняет какие-то щепетильные функции.
— Вот эту функцию [политолог] Марк Галеотти называет ad hoc players, «акторы по случаю». Это не порученцы, не те, кому поручено, а инициативники, которые приходят и говорят: «Я знаю, у вас проблема, я вам ее решу».
Подозреваю, его последний взлет был связан именно с этим. Когда наше руководство военное и политическое было, видимо, в большей панике, чем мы тогда это понимали, он пришел к ним и сказал: «Дайте мне ключи от тюрем, я соберу вам армию ада, именем господина моего Люцифера я помогу вам, защищу от вашего врага». И тогда ему позволили то, что, честно говоря, у меня, как у бывшего госслужащего, до сих пор не укладывается в голове. Вербовка зэков непостижима для меня. Есть вещи возмутительные, но не удивительные. А эта вещь не просто удивительная, а непонятная. Как можно было пойти на такое, из какой глубины отчаяния можно было решиться на такой дикий шаг? Он дикий не с точки зрения нравственной или даже правовой — он ломает саму рамку государства. Как можно было, будучи государством, самое дорогое отдать — монополию на легальное насилие, раскрыть тюрьму? Как это? Какая победа, какой успех может быть адекватной платой за такой жуткий риск? И ничего подобного ведь не случилось. Чего он, прости господи, Варшаву взял со своими этими воинами сатаны? Нет же.
— Государство может находиться на разных стадиях, в разной степени сохранности. Если мы возьмем какую-нибудь Латинскую Америку 1970-х, там подобных образований было довольно много…
— Вы правы, мы не одни такие несчастные, но уникальна ситуация тем, что мы сами туда полезли. Это называется парамилитарес — характерное латиноамериканское явление, но, простите, пожалуйста, это один из признаков failed state из учебника. Мы же туда не хотим?
Эти парамилитарес бывают созданы верховной властью для грязных дел, но они еще возникают сами: это могут быть этнические банды, либо банды, связанные с наркокартелями и иными криминальными кооперативами. Им позволяют существовать, потому что, во-первых, непонятно, что с ними делать, во-вторых, они выполняют какие-то функции, которые могут быть власти полезны, но которыми оно само заниматься не может или не желает. Но самим-то в тогда еще относительно стабильной ситуации устраивать это – вот что меня поражает!
Программа Пригожина
— Давайте допустим, что власть контролирует ситуацию, по крайней мере, на территориях, далеких от войны: выступления Пригожина в разных городах с общероссийской политической программой выглядят все же санкционированными. Максим Трудолюбов предположил, что это попытка перезапустить Путина, обвинив в неудачах элиту, и тогда это может быть путинская программа на 2024 год. Не очень понятно, почему Пригожин, и непонятно, кем он выступает: спойлером?
— Такого они побоятся. И правильно сделают.
— Может быть. Он непопулярен у российских женщин, он уголовник, но он популярен у части мужчин и, да, как такой Жириновский времен войны может какую-то часть голосов собрать. Нет ли здесь плана на президентские выборы? В сентябре в России региональные выборы, может ли он как-то выступить на них?
— В нефронтовой России все-таки степень бюрократического контроля достаточно высока, и если местная администрация относится к этому с подозрением и если им по силовой вертикали передали, что «не надо нам такого», то не будет ни помещений, ни электричества, а если какой зал и снимут, туда придет сообщение о заложенной бомбе. Если выступления происходят, значит, по крайней мере, этому велено не препятствовать. Сколько он уже проехал?
— Екатеринбург, Владивосток, Новосибирск, Нижний Новгород.
— Маршрут движения и то, что нам известно о содержании речей, косплеит ЛДПР. В особенности Дальний Восток — традиционная база ЛДПР, у них там остался неприкаянный электорат. Излагаемая программа — это программа ЛДПР с поправками на военное время. Этот дискурс обслуживает антиэлитные настроения, которых достаточно в нынешней ситуации. Это была бы беспроигрышная история, если бы не сопровождающие ее разговоры о том, как нам всем надо очень сильно мобилизоваться, перейти на военный образ жизни и, сплотившись, победить. Насколько мы можем судить по картине, вырисовывающейся по соцопросам, последнее, что может вдохновить кого-то за пределами Z-телеграм-каналов, — так это горестная песня, которую они поют о том, что элиты хотят сладкой жизни, но и народ вялый и тоже почему-то помирать не хочет, а кушать — практически ежедневно. Как говорил Виктор Степанович Черномырдин, учителя и врачи хотят есть практически каждый день. В общем, с таким народом третью мировую не выиграешь.
Такие вопли хорошо продаются ничем не занятой аудитории из мужчин старше 55 лет. Они могут прийти проголосовать, но обычно эти люди также считают себя большими циниками, умудренными опытом, жизнью, поэтому они в выборы не верят и голосовать не ходят. Они слишком мудры для этого. Голосовать ходят женщины старше 45 лет. Их трудно очаровать образом уголовника с кувалдой. Они и Путина-то продолжают принимать за такого доброго непьющего мужа, за которым как за каменной стеной. То есть любят они его не как военного вождя и продолжают полагать, что смысл специальной военной операции состоит в защите простых русских людей от нацистов. Поэтому разговоры о том, как поубивать больше народа, не доходят до их сознания, а если дойдут, то им не понравится.
Но свою аудиторию на этом собрать можно. Если бы у нас были свободные выборы, эта «партия торжествующей кувалды» 5-процентный барьер, возможно, преодолела бы. Общество в достаточно нездоровом состоянии, чтобы такого рода элементы проявляли политическую активность. Насколько у нас это реализуется? На осенних выборах 2023 года можно попробовать кого-то поддержать, посмотреть, что из этого получится. А 2024-й еще очень далеко. Представить себе Пригожина или кого-то из пригожинских кандидатом-спойлером, который испугает людей, чтобы они заново полюбили надежного и умеренного Путина? Если наша система выживет и останется собой, на такое она никогда не решится. Она до сих пор боится Грудинина: ему не дали мандат, чтобы его не было в Государственной думе. Они не дали мандат даже Прилепину, хотя казалось бы.
Президентская кампания последние годы проводится только по принципу «Белоснежка и семь гномов»: кандидат-инкумбент и при нем компания клоунов. Евгений Викторович под это определение, конечно же, подходит, как родной. Но он, скажем так, клоун не жалкий, а страшный. «Чорный клоун», как зовет его несчастный коллега-блогер Стрелков, который сам клоун скорее печальный. Вот у нас два ярких актора: рыжий клоун Джокер, развеселый людоед, и белый клоун, грустный, который плачет все время. Так вот, Пригожин слишком страшный, а все альтернативные кандидаты должны быть жалкие.
— Полуфантастический вопрос: рано или поздно придется заключать какой-то позорный мир с Украиной. У нас есть пример генерала Лебедя, который этим занимался в случае Чечни и взял тогда на себя все имиджевые проблемы. Не может ли здесь сыграть Пригожин как относительно успешный, хоть и неформальный военный? Конечно, его придется куда-то назначить для этого.
— Да, вот именно. Лебедь был секретарем Совбеза, а наш герой является преступником в глазах российского закона.
Военную обстановку я анализировать не могу, но даже мне видно с моей гражданской колокольни, что в результате всех долгих перебранок и записывания видеороликов с фронта «Вагнер» ушел. То ли взяли Бахмут, то ли не взяли, но объявили о победе, «дедушку» порадовали хорошими новостями, «дедушка» немедленно их поздравил, после чего они уехали. И теперь Бахмут берут обратно украинские войска, а «Вагнер» тут ни при чем.
Кто кого здесь использует, я бы поостереглась говорить. Скорее, в ожидании того, что вы назвали позорным миром, «Вагнер» и убежал оттуда. Теперь они будут победителями, чью победу предали и продали компрадорские элиты. А дальше об этом можно рассказывать городу и миру в течение какого угодно времени.
У всех этих замечательных политических схем есть одна большая проблема: российскому народу они не сдались. Сколько я ни смотрю опросов на разные темы, картина вырисовывается одна и та же: общество деморализовано, смертельно устало. Партия реванша может образоваться, когда подрастут дети, родившиеся после 2004 года. Это мой самый большой страх. В немецкой историографии это называется «бескомпромиссное поколение»: люди, родившиеся в 1900-х. Это не была нацистская верхушка, но это была их группа поддержки, которая давила все время снизу и побуждала их ко все более и более радикальным действиям. Это младшие братья и сыновья жертв Первой мировой. Вот этого я боюсь для нас.
Сейчас Россия — это смертельно утомленное деморализованное общество, никакой военный лидер ему не нужен. Ему нужно, чтобы война закончилась, и оно про нее будет забывать с потрясающей скоростью, изумляя весь мир. Россия об этом забудет, вытеснит и скажет, что ничего не было.
— Сам нарратив, который продвигает сейчас Пригожин, — про то, что во всем виноваты элиты и давайте наконец делать что-то хорошее, — понадобится Путину на выборах? Может, Пригожин просто запускает пробный шар?
— Может ли президент пойти на выборы с антиэлитной программой? В принципе, можно изобразить 70-летнего Мао Цзэдуна и сказать: «Знаете, все эти люди, которых я 20 лет вокруг себя держал, на самом деле предатели, давайте мы их расстреляем». Физически такое возможно, но политически представить это трудно. И исходя из натуры нашего вождя, его психологического облика, его привычек, и исходя из политической целесообразности. Хорошо, если он антагонизирует свое окружение, на кого он будет опираться? На «Вагнер»? Позовет их в Кремль, чтобы они его охраняли от фэсэошников?
Кроме того, антиэлитный нарратив захватывает и самого президента, что уже происходит: Стрелков его по кочкам несет давно, Пригожин начал недавно. Все эти двусмысленные ухмылки по поводу «дедушки» на самом деле абсолютно прозрачны. Если мы начинаем разговор про предательские элиты, привыкшие к роскоши, обленившиеся и жируюшие на народном горе, человек номер один среди них — это президент. Нельзя отделить его от этого дискурса.
Вообще, антиэлитный запрос продается прекрасно, если он сформулирован как запрос на справедливость. Но я не думаю, что именно Пригожин подходящий для этого человек. Он хорош, чтобы начать этот разговор, он плох, чтобы воспользоваться им, чтобы конвертировать популярность антиэлитного запроса в политическую власть. Но сам по себе заход обещает некоторый успех, и пользоваться им будут многие.
Источник: «Важные истории».
