Больше двух тысяч мирных украинцев находятся в российском плену. Им не предъявляют обвинение, не дают общаться с адвокатами и близкими. Ирину Горобцову похитили из родного дома в Херсоне. Уже год она сидит в крымском СИЗО без связи с внешним миром. Мы поговорили с ее отцом и адвокатом
С начала полномасштабного вторжения Россия массово похищает мирных жителей на оккупированных территориях Украины. На конец апреля Украина вернула из плена 2238 человек, но только 140 из них — гражданские лица. По данным СБУ, сейчас в России и на аннексированных территориях удерживается около двух тысяч гражданских заложников. Большинству из них даже не предъявлены обвинения.
О том, как российские силовики похищали и пытали мирных жителей оккупированного Херсона, «Важные истории» рассказывали в июне. Одну из героинь, Ирину Горобцову, забрали из дома родителей в мае 2022 года. Родные и друзья девушки уверены, что поводом стала ее проукраинская позиция. Горобцова выходила на митинги против вторжения и открыто заявляла о своей позиции в соцсетях. После похищения Ирину Горобцову вывезли в Крым. Официальные обвинения ей до сих пор не предъявлены. При этом девушке запрещают звонки и свидания с близкими, передачи и даже встречи с адвокатом. Больше полугода родители не знают ничего о судьбе дочери.
«Буквально несколько дней, и она бы уехала»
Владимир Горобцов, отец Ирины Горобцовой
Год, как Ирину забрали, как раз 13 марта, на ее день рождения. Точнее, не забрали, а выкрали. Она здесь третье образование получала на психолога и досдавала сессию. Оставалось буквально несколько дней, и она бы уехала. Собиралась в Болгарию. Но не успела ни сессию закрыть, ни в Болгарию уехать.
В конце июня мы поехали в Симферополь в надежде, что с кем-то пообщаемся, с какими-то следователями, с ФСБ, чтобы нам рассказали что и как. Хотели передачу передать. Но с нами никто не вышел на связь. Только один дежурный по телефону сказал, что дело на нее не заведено, что идет следствие. Отправил домой и пообещал, что будет дан ответ в письменном виде. Нам действительно пришел ответ, но там все под копирку: будет содержаться до окончания СВО.
В сентябре от нее пришли письма. Эти два письма были самым светлым и радостным за год. Она написала, что первые три месяца находилась в одиночной камере, писала, что занимается физкультурой, что много книжек читает. Переживает за нас сильно. Просила, чтобы мы за нее не переживали.
«Будем здесь жить до последнего, пока не вернутся дочери»
Одна из ее сокамерниц вышла в ноябре и созвонилась с нами. Рассказывала, что Ирине очень тяжело переживать и осознавать, что с ней происходит. Она отвлекает себя книгами. Сокамерница рассказывала, что сначала они были в первом СИЗО, потом их перевели в СИЗО № 2. Там почище и условия получше, им дали камеру потеплее, как женщинам. Но правила там строже. Сказала, что все необходимое дают. Есть сменное белье, теплые вещи. Но, конечно, это не то, что дома, на свободе. Вот последний раз в ноябре мы знали что и как у нее, а с тех пор уже шесть месяцев ничего не знаем.
Женщина, которая с ней в камере сидела, сказала, что Ирина знает, что Херсон освободили. Она так ждала освобождения города, и мы ждали. Только мы дождались, а она… У нас, слава богу, все нормально. Мы переживаем за нее, потому что она в заключении, а мы на свободе живем. И теперь вся наша надежда, что дождемся Иришу. Нам нужно выжить и дождаться ее. Другой у нас задачи нет.
Пока у нас тут ухает каждую ночь и каждый день. Обстрелы идут постоянно. И по городу, и по области тоже лупят. Мы стараемся далеко никуда не ходить, в основном возле дома. Но все равно уже дважды попали под обстрел. Один раз в январе, когда ездили в больницу, в пятидесяти метрах от нас снаряд попал в заправочную станцию, сильный грохот был. Хорошо, что мы не пострадали, быстро уехали. А был случай, когда мы собирались поехать на рынок, но передумали, и в этот день был прилет туда, люди погибли.
Уезжать мы не будем, потому что большая ответственность на нас. И квартира, и дом, и машины стоят, животных надо кормить, не можем их бросить. Старшая дочь выехала в Польшу, предлагала с ней поехать, но мы будем здесь жить до последнего, пока не вернутся дочери.
«Предъявлять нечего»
К нам приезжали корреспонденты из Америки, записывали интервью, смотрели фотографии, были у нас эстонцы, из Норвегии журналисты, приезжали корреспонденты из Киева. Хорошо, что об Ирише не забывают. Передачи выходят, значит, ее история на слуху. Я думаю, в итоге это должно сработать и помочь ей выйти на свободу.
Сейчас контакты с ней сильно ограничены. Никого не допускают, даже адвоката. Что там и как, непонятно. Я писал и омбудсмену Украины и омбудсмену России. От украинского омбудсмена приходил ответ, что у них такая числится, но пока никаких данных по ней нет.
Я и в администрацию президента России писал, просил помочь освободить дочь. Но они переслали обращение в ФСБ Крыма, а оттуда каждый раз приходит один ответ: «Жизни и здоровью ничего не угрожает, доступ ограничен, будет содержаться до окончания проведения СВО». Остальную информацию они предоставить не могут «из-за невозможности нарушения государственной тайны». Проводятся какие-то расследования. Не знаю, что они там расследуют, уже год никак не могут расследовать. Никакое обвинение ей еще не предъявлено, и вряд ли будет, потому что предъявлять нечего.
Мы обращались в управление ФСБ в Крыму, чтобы разрешили связаться по телефону или письмо написать. Нам ответили, что доступ ограничен, что ничего передавать нельзя. У Иры аневризма мозга (патология артерий головного мозга, разрыв аневризмы может привести к инсульту или смерти. — Прим. ред.), это наследственное, у матери уже был инсульт. Ей лекарства нужны постоянно. Мы про это им тоже сообщали, надеемся, ей дают все необходимое.
Мы все на нервах, на успокоительных, на снотворных. Старые болезни обострились. Нам уже обоим за семьдесят, болячки не уменьшаются, только прибавляются, но мы стараемся держаться. Тем более сейчас, слава богу, у нас в Херсоне открыли магазин, банкоматы есть, аптеки открылись. Гуманитарная помощь приходит каждый месяц. Девочки, ее подруги, тоже помогают. Мы не чувствуем себя покинутыми, у нас есть все необходимое. Не хватает только наших дочерей, и наших внуков. И мира.
«Она может даже не знать, что у нее есть адвокат»
Эмиль Курбединов, адвокат Ирины Горобцовой
Весь год я собирал информацию об Ирине, отправляя запросы, заявления, жалобы. Лично приходил в СИЗО, но меня не пропускали. Ведомства давали противоречивую информацию. МВД Крыма писало, что Ирина Горобцова находится в следственном изоляторе, при этом ФСИН говорила, что ее там нет. Последний ответ пришел от ФСБ, где они написали, что вообще засекретили всю информацию по Ирине Горобцовой. Но они хотя бы признали, что она действительно у них находится. Я писал ей письма в следственный изолятор, но на них никто не ответил. Ирине организовали информационный вакуум. Я думаю, она может даже не знать, что у нее есть адвокат. На протяжении длительного времени она получает информацию только от российских спецслужб.
До сих пор непонятно, имеется ли в отношении Горобцовой уголовное дело. Я как адвокат имею право это знать и получить всю документацию по обвинению. Две недели назад направил заявление в суд по этому поводу. Есть несколько вариантов развития ситуации: от возбуждения уголовного дела до обмена с Украиной.
Я продолжаю писать запросы и жалобы в российские ведомства, даже несмотря на то, что они отвечают отписками. Кроме этого, я собираю документы для международных инстанций. Направил жалобу спецдокладчику ООН по насильственным исчезновениям. Знаю, что они направили запрос в правительство России, чтобы по ней предоставили информацию и дали доступ адвокату. Если российские спецслужбы будут видеть, что она находится в фокусе внимания правозащитников, — это хотя бы минимальная гарантия того, что к человеку не будут применять пытки.
Источник: Полина Ужвак, «Важные истории»
