Заявление о “безграничной дружбе” между Россией с Китаем, с которым недавно в Москве выступили президенты Си Цзиньпин и Владимир Путин, стилистически настораживает. А какие границы имеются в виду? В китайско-российской истории уже был опыт “безграничного” сосуществования, известного историкам, как Манзовская война. Кроме специалистов, сейчас почти никто об этом эпизоде и не помнит. Хотя, пожалуй, стоило бы.
Две империи
Колонизация Россией Приамурья и противоборство (скорее похожее на коммунальный скандал) с Китаем – тема довольно запутанная. В принципе, на протяжении веков ни той, ни другой стороне до этих земель не было особого дела. Но каждая старалась другую оттолкнуть.
Единственным, но весьма важным поводом завладеть приморскими территориями была пушнина. В первую очередь – соболь, которого там водилось видимо-невидимо. Но чтобы бить соболя и самим не околеть от голода, нужно было основать поселения, заняться сельским хозяйством, и вообще устроить цивилизацию. Подходящие для этого земли – по климату и плодородию – как раз располагались в дельте Амура.
Для маньчжуров, которые правили в ту эпоху Китаем, это были почти родные места, поэтому русских пришельцев они встретили без восторга. Тем более что граница между двумя империями – Цин и Российской – проходила тогда не на карте, а в головах. Но как-то надо было ее переносить на бумагу.
Обычно это делается кровью.
Три шкуры с соболя
В середине XVII века на Амур с небольшим отрядом казаков пришел Ерофей Хабаров – человек, по воспоминаниям современников, хитрый, жадный и жестокий. Но в честь хороших людей города не называют, а Хабаров с точки зрения государства смотрелся настоящим героем: хотя всячески третировал и облагал ясаком местное население, отбирая у бедняков последнюю шкурку соболя, зато устроил в верховьях Амура острог возле города Албазин, захватил несколько китайских крепостей, а когда маньчжуры послали на горстку казаков большой военный отряд с пушками, не только дал им отпор, но вообще “показал, где раки зимуют”.
За Хабаровым пришли другие промышленники, готовые ради пушнины спустить шкуру и с человека. Они продвигались все дальше на восток. Китайцы время от времени посылали им навстречу небольшие отряды, пытались узнать у пришельцев, что это значит и куда зимой исчезают раки, – но получали на эти вопросы исчерпывающий ответ, благо, первопроходцы вооружались все лучше, и пушки у них теперь тоже имелись.
В 1685 году цинские войска осадили Албазин и было совсем уже выгнали оттуда русский гарнизон, но через несколько месяцев русские вернулись с подкреплением, восстановили сожженную крепость и зажили как ни в чем ни бывало. Тогда китайцы попытались взять Нерчинск, но и там русских оказалось слишком много. Посмотрев друг на друга через крепостную стену и осыпав ругательствами на абсолютно непонятном противнику языке, в 1689 году стороны сели за стол переговоров – и подписали расплывчатый мирный договор, обозначив как бы “ничейную” территорию вокруг низовий Амура. Территория эта по площади равнялась почти территории Франции, но не принадлежала до конца ни России, ни китайцам. Бить несчастного соболя могли и те, и другие. Правда, все немногочисленное коренное население, которое угораздило проживать на этой спорной части суши, считалось подданными императора Цин.
– Ну, и китайский бог с ними! – подумали, верно, русские воеводы. – Как-нибудь разберемся!
И стали потихонечку разбираться.
Флаг так и просится в руки…
Последующие 150 лет русские и китайские ружья в Приморье не переставали стрелять ни на день, но они были направлены на одну цель. На соболя. И надо сказать, что противник нес существенные потери. Добычи становилось меньше, а людей – больше. Русские промышленники, китайские сезонные охотники, беглые бунтовщики и разбойники, спасавшиеся от маньчжурских властей, и, наконец, семьи корейцев, перебиравшиеся в низовья Амура, чтобы заняться там сельским хозяйством – и кормить эту разношерстную публику (которая, может, уже тогда благодарно восклицала о ком-нибудь из них: Цой жив!).
Кроме того, в окрестных речках и на островах в дельте Амура обнаружилось золотишко. Не то чтобы очень много, но, если знать места, можно было разбогатеть не хуже, чем удачливые охотники. Тут, правда, надо было обладать авантюрной жилкой и уметь отбиваться от многочисленных китайских разбойников, хунхузов, которые крышевали и тех, и других. Но было дело и для робких: ловить у берегов Сахалина трепангов (“морских червей”, как их называли китайцы) и собирать морскую капусту. Все это считалось у маньчжуров деликатесом – и перевозилось в Китай тысячами тонн.
Короче, низовья Амура для многих представлялись этаким Эльдорадо. И, что характерно, края эти до середины XIX века не были всерьез обременены ничьей властью. Податей никто не собирал, порядка не наводил. Зарабатывай, грабь, убивай, убегай – сколько душе угодно!
– С Китаем нам ссориться не следует, – говорил Николай I. – Посты и военные поселения на Амуре ставить считаю неуместным.
Но генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Муравьев (тот самый, которого потом прозвали ” Амурский”) придерживался иного мнения. За свой счет он снарядил в 1849 году по Амуру экспедицию своего друга и единомышленника Геннадия Невельского. В 1850 году тот (разумеется, не без ведома Муравьева) самовольно основал в устье Амура, то есть на территории, где согласно Нерчинскому договору жили подданые империи Цин, Николаевский пост и объявил эти земли владением России.
Когда Муравьев лично доложил об этом императору, возникла неловкая пауза. Придворные смотрели на ослушавшегося генерал-губернатора как готовые к трапезе грифы.
Но все обернулось в неожиданную сторону.
– Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен, – после недолгих раздумий заявил Николай I. – Пост оставить, но в виде лавки Российско-Американской компании. Империя мы или не империя? Но впредь, Муравьев, ты флаги куда ни попадя, пожалуйста, не тыкай.
– Так Амур нам нужен! Река-то судоходная!
– А французы говорят, что нет.
– Врут!
– И Гаврилов пять лет назад там застрял.
– Ваш Гаврилов везде застрянет. А мой Невельский – пройдет!
– Ну, ладно, воля твоя. Попробуй.
Глубокий Амур
Знаменитый “эффект наблюдателя“, который гласит, что наблюдающий может влиять на результаты эксперимента, был открыт физиками в XX веке, но уже в XIX столетии нечто подобное происходило вокруг устья Амура, о котором спорили – подходит ли оно для навигации? Каждый исследователь успешно доказывал свое мнение.
В 1845 году туда была направлена экспедиция под командованием поручика Петра Гаврилова на бриге “Константин”, замаскированном под торговое судно Российско-Американской компании. Ему было поручено, не привлекая к себе внимания китайцев, осторожно промерить устье Амура, которое за полвека до него исследовал знаменитый француз Лаперуз. По мнению Лаперуза, Татарский пролив между Сахалином и материком не был судоходным (Лаперуз вообще полагал, что Сахалин – не остров, а полуостров, и никакого пролива там нет), а войти на кораблях в устье Амура – и вовсе безумная затея.
Гаврилов, следуя инструкциям, проявил предельную осторожность. На глаза китайцам не попался. Но и до устья Амура тоже не дошел. Забросил в нескольких местах лот, убедился, что вокруг много отмелей, и решил, что Лаперуз, которого он очень уважал (все-таки великий исследователь!) прав.
С тем и вернулся в Петербург.
– Весьма сожалею, – написал на его докладе Николай I. – Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить.
Но в 1852 году экспедиция Невельского (который вслед за Муравьевым был убежден в судоходности Амура) сделала новые замеры, и обнаружила в дельте фарватер глубиной три с лишним метра. Небольшой корабль вполне пройдет! И об этом немедленно послали донесение Императору.
– Весьма рад, – откликнулся Николай I. – Амур, как реку полезную, следует использовать.
С этого момента при содействии Муравьева военные посты и укрепленные поселения русских начали расти в Приморье как грибы. Тем более что Китаю как раз было на это наплевать.
Вся эта активность совпала с началом злосчастных “опиумных войн”, в ходе которых англичане нанесли Пекину сокрушительное поражение. К тому же британский флаг замаячил на Дальнем Востоке: в ходе Крымской войны в 1854 году англо-французские войска попытались высадить десант у Петропавловска, а английские фрегаты объявились у берегов Сахалина, опасно приближаясь к устью Амура.
Русским дипломатам не составило большого труда использовать этот факт, чтобы напугать китайцев. Мол, если здесь не будет России, все захватят англичане и пойдут по Амуру на запад, угрожая китайским границам с севера! В итоге замученная “англичанкой” Цинская империя была вынуждена в 1858 году (уже при Александре II) подписать Айгунский договор, отдав левый берег Амура до устья в полную собственность России, а спустя два года российской территорией стал и Уссурийский край. Плавание по рекам Амуру и Уссури отныне разрешалось только российским и китайским судам.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Хотя Крымская война, в сущности, была Россией проиграна, огромные территории в Приморье теперь (как бы в компенсацию) окончательно отходили под скипетр российского императора. Бухту будущего Владивостока назвали Золотой Рог, мол, не нужен нам берег Турецкий, у нас теперь есть второй (запасной) Константинополь.
Итак, договор подписали. Но мало кто из китайцев, населявших “приморское Эльдорадо”, об этом знал. А если и знали, то относились к данному факту крайне легкомысленно. Подумаешь, какая-то там бумажка! Русских в низовьях Амура – соболь наплакал. А великая империя Цин – вот она, совсем рядом!
Кто тут власть? Мы тут власть.
Манзы!
Оставшихся в Уссурийском крае китайцев называли “манзами”, и многие из них были не в ладах с китайскими законами. Цинская империя, по образцу Российской, предпочитала использовать Сибирь как “места не столь отдаленные”, поэтому “большая часть этих китайцев или были сосланы сюда за разные преступления, или просто бежали из своего отечества”, как писал в 1869 году знаменитый путешественник Пржевальский. И все они, по его словам, “нисколько не признавали над собою русской власти, считая себя полными хозяевами этой страны”.
Манзов в Уссурийском крае насчитывалось, по разным данным, то ли несколько тысяч, то ли несколько десятков тысяч. Уточнить их число не представлялось возможным, потому что мелкие деревни были разбросаны по огромной территории, плюс их жители постоянно мигрировали, переходили из района в район. К “оседлым” китайцам, которые занимались сельским хозяйством или добывали трепангов, добавлялись многие тысячи пришлых сезонников – охотников, рыболовов, беглецов, разбойников. Многие являлись из Китая на несколько месяцев, но были и такие, кто кочевал по русской территории годы. Они сами собой организовывались в большие группы, не то общины, не то просто банды, и занимались чем придется. Торговали, грабили своих соотечественников, тайком мыли золото. Нередко манзы селились рядом с русскими, в тех же деревнях – и вели себя, в принципе, вполне добрососедски. Но только до поры до времени.
Когда российских постов и крепостей стало больше, власти начали потихоньку “закручивать гайки” и следить за нелегальными промыслами китайцев. В первую очередь – за золотодобычей, поскольку в том был казенный интерес. И отношения между китайцами и русскими начали стремительно ухудшаться.
Первая кровь
Летом 1867 года в Приамурье поползли слухи, что на острове Аскольд есть богатые золотые россыпи, и кто-то из манз вроде бы уже занялся добычей драгоценного металла. Чтобы проверить, так ли это, и навести порядок, из Владивостока к острову отправили небольшую паровую шхуну “Алеут” под командой капитан-лейтенанта Александра Этолина.
Когда корабль приблизился к берегу, матросам в первый момент показалось, что у них рябит в глазах. Берег буквально шевелился от тысяч манз, которые истово копались в песке, “прогрызая” в нем глубокие норы. Вокруг лежали сотни легких китайских лодок (“джонок”), дымились костры, бегали собаки – и вообще царила основательная китайская жизнь, которая, как прекрасно знал Этолин, способна в считаные часы самозарождаться на любом месте, сулящем быструю прибыль.
Чтобы показать, кто здесь хозяин, Этолин с десятком матросов сел в шлюпку, причалил к берегу и отколошматил первого попавшегося под руку манзу, дав таким образом остальным сигнал, что им надо сворачивать работы и спешно покидать остров. Обычно манзы слушались беспрекословно – и в этот раз они также бросились к лодкам. Но, задержавшись на полчаса и заглянув в пару китайских “шахт”, Этолин с удивлением обнаружил несколько крупных золотых самородков. Месторождение и правда было довольно богатое. Значит, китайцы точно вернутся – и надобно выставить на острове караул!
С этой мыслью он направился во Владивосток, где взял на борт еще два десятка солдат и легкую “горную” пушечку. Через день, причалив к Аскольду, Этолин вместе с солдатами вновь разогнал китайцев (которые, разумеется, были тут как тут) и хотел оставить небольшой гарнизон, чтобы до осени охранять прииски. Но тут выяснилось, что золото (а вместе с ним и китайские старатели) обнаружились на соседнем острове. Пришлось плыть туда, и все повторилось заново. Манзы разбежались, оставив после себя костровища и брошенные шахты.
Это было похоже на игру в кошки-мышки, выиграть в которой до конца навигации русские моряки не смогли.
Единственное, чего они добились – глухого раздражения, которое овладело местным населением. Зимой во Владивостоке и в Николаевске-на-Амуре поползли слухи, будто “манзы скоро будут резать всех русских”. Случилось и несколько неприятных инцидентов: так, в одной из деревень китайцы отколошматили русского купца и сломали ему руку. Однако никто из российских чиновников, привыкших к мысли, что манзы робки и разбегаются при одном виде русского солдата, не придал этому особого значения.
Как только началась навигация, в начале мая 1868 года, Этолин снова погрузил на борт пару десятков вооруженных матросов – и отправился на Аскольд с весенней “инспекцией”. Разумеется, китайские старатели были тут как тут. Капитан вместе с солдатами сел в лодку – и привычно отправился выгонять их с острова.
Но, приблизившись к берегу, он с удивлением увидел, что китайцы ведут себя необычно. Они не бросались к лодкам, а бежали в глубину острова, к лесу. И вскоре выяснилось зачем. Едва команда ступила на берег, как из леса зазвучали выстрелы. Сотни манз, вооруженных старинными “фитильными” охотничьими ружьями, открыли по морякам довольно плотный огонь. Несколько матросов погибло на месте, а остальные, бросив ружья и пистолеты, едва успели добежать до лодки – и укрыться на корабле. С “Алеута” по берегу, где прыгали торжествующие победу китайцы, дали пару залпов картечью, но расстояние было слишком велико, чтобы это принесло результат.
Зато с корабля матросы прекрасно видели, как китайцы добивают их раненых товарищей, отрезают им ноги и руки и бросают кровавые обрубки в море.
Взбешенный Этолин обошел вокруг острова, расстреливая китайские “джонки”, лежащие на берегу, а затем немедленно направился во Владивосток, где погрузил на борт еще 40 солдат и две пушки. Но спустя несколько дней, когда он вернулся на остров с подкреплением, от тысяч китайских старателей не осталось и следа. Они бежали на материк – и вовсе не для того, чтобы уйти в Китай, а чтобы, соединившись с несколькими другими бандами, напасть на русский пост в заливе Стрелок, убив двух солдат, и сжечь русскую деревню Шкотовка, где были вырезаны две крестьянские семьи.
Первая кровь была пролита. Война началась.
Имперские фантазии поручика Пржевальского
К такому повороту событий российские чиновники оказались не готовы. Все русское население этих территорий едва составляло несколько тысяч человек, среди которых можно было набрать 500–700 солдат, в то время как китайские банды, которыми руководили разбойники-хунхузы, начали организовываться в небольшую армию. О ее численности было сложно судить, но явно речь шла как минимум о многих тысячах. У этой армии, блуждающей где-то на тайных манзовских тропах и готовой появиться как из-под земли то здесь, то там, по рассказам китайских перебежчиков, имелся обоз с провиантом из 600 лошадей, многие сотни ружей и даже свои самодельные флаги, на которых иероглифами было написано “Смерть русским”. Распространялись также слухи, будто на подмогу хунхузам идут маньчжурские части с артиллерией.
В начале мая 1868 года Владивосток охватила паника. Город готовился к осаде и обороне. Десяток легких горных пушек, пылившихся со времен Крымской войны, срочно были приведены в порядок. Ружей в арсенале оказалось мало, патронов едва хватало (к счастью, их можно было изготавливать вручную, и этим немедленно занялись стар и млад). В то же время спешно собирались и обучались военному делу (в первую очередь новомодному “рассыпному строю”, который тогда считался вершиной европейского военного искусства) все, кто мог держать оружие в руках.
Но если с солдатами было плохо, то с командирами – еще хуже. Имевших боевой опыт офицеров в Уссурийском крае на тот момент оказалось не так уж много, поэтому каждый был на счету. Даже те, кто исполнял при администрации совсем другие обязанности, были вынуждены встать в строй.
Среди них оказался поручик Николай Пржевальский, за год до того получивший указ заняться изысканиями в Хабаровском крае и уже неплохо изучивший эти места. У знаменитого путешественника как раз имелся немалый боевой опыт, и как раз по части усмирения восстаний – в 1863 году он добровольцем побывал в бунтующей Польше, где принял активное участие в возвращении непокорных поляков под власть российского императора. Пржевальский вообще был, как сказали бы сейчас, “идейным имперцем”, он еще в 1864 году выступал с проектом завоевания всей Маньчжурии, чтобы “Россия получила больший контроль над Китаем”, поэтому не удивительно, что в войне с манзами он проявил себя очень энергично – и в итоге стал начальником штаба Уссурийского стрелкового батальона.
Постепенно, день за днем, положение с обороной улучшалось. Выше по течению Амура, в Хабаровке (то есть в будущем Хабаровске) собрали еще 300 человек. На батальон это не тянуло, назвали “полубатальоном”, но и то было неплохо. Еще 150 штыков собрали среди казаков по всему Уссурийскому краю.
Что же касается китайцев, то их войско, подойдя к Владивостоку, немного постояло, разделилось на несколько частей и откатилось назад, исчезнув где-то в лесах. Видимо, ясного плана, что делать дальше, у манз тоже не было.
Телеграф как супероружие
Вообще, война в Уссурийском крае и с той, и с другой стороны была похожа на блуждание с завязанными глазами. Почти полное отсутствие проезжих дорог делало невозможным быструю связь, поэтому понять, что предпринимает противник, было очень сложно.
Но у русских войск было одно преимущество, о котором китайцы даже не подозревали. Телеграф.
Он появился в Хабаровском крае в начале 60-х годов XIX века, когда американцы заключили контракт на прокладку телеграфных сетей по всей Восточной Сибири. Правда, работы не были закончены: то ли куда-то пропали выделенные государством деньги, то ли американцев не устроила нерасторопность русских партнеров. Поэтому доделывать телеграфные линии российской стороне пришлось самостоятельно, и без должного опыта получилось не очень хорошо. То на линии падало дерево, то где-то прерывался контакт, и связь приходилось все время налаживать заново.
Да, откровенно говоря, телеграф работал из рук вон плохо, поэтому для верности телеграммы перевозились на пароходах.
Это, конечно, сейчас смешно звучит – однако практика такая в Сибири была повсеместной: телеграфист отстукивал телеграмму, она куда-нибудь доходила (до соседней станции, или, если повезет, чуть дальше), а там, где линия оборвана, или ее еще не построили, текст телеграммы перевозился курьерами на кораблях или на лошадях. До следующего работающего телеграфа. Так получалось все-таки быстрее, чем просто посылать письма. У телеграфного ведомства в Приморье были даже специальные пароходики – и, пока шла навигация, они курсировали туда-сюда без остановки. Ну а на зиму телеграф замерзал, как и все остальное в Сибири.
Но война, по счастью, разразилась летом – и телеграфисты (кстати, впервые в истории России) сыграли в ней огромную роль. Для них это был настоящий подвиг, ведь телеграфные станции, расположенные через 50–70 километров в тайге, вообще не имели никакой защиты от китайцев. У многих телеграфистов, проживающих там со своими семьями, даже оружия никакого не было. Но тем не менее ни один из них ни на минуту не покинул свой пост, стараясь по мере сил обеспечить надежную связь для координации разрозненных военных отрядов, блуждающих по тайге в поисках манз.
К счастью, китайцы не догадывались, какую роль играют в войне эти безобидные на первый взгляд люди, и ни один сотрудник телеграфного ведомства не пострадал от их рук.
Пуля – дура
В течение нескольких недель война шла вяло, но жестоко. Часть китайского войска направилась через Сучан на Улахе (среднее течение Уссури), по пути нападая на русские поселения. Главный отряд разгромил военный пост Раздольное и затем напал на Никольское (будущий Уссурийск). Село было разграблено, многие дома сожжены. Все русские, попавшие в руки китайцев, умерли страшной смертью – их тела были разрезаны на части. Спастись удалось лишь тем, кто забрался в огромную лужу за околицей, и просидел там два дня в камышах. В свою очередь Этолин, назначенный теперь командующим флотом (двумя пароходиками и тремя железными баркасами с пушками) во Владивостоке, вешал захваченных в плен хунхузов на реях. Но постепенно русские части объединялись, и благодаря сведениям, которые передавал телеграф, вышли на след главных сил китайских повстанцев.
29 мая 1868 года состоялось то, что можно было бы назвать “главным сражением” этой войны – когда российские войска наконец встретили в районе станка (почтовой станции) Дубининский основной китайский отряд, идущий от Никольского к Камень-Рыболову. Против двух или трех тысяч необученный китайцев, вооруженных, по сути, средневековыми ружьями, оказался довольно многочисленный (около 500 человек) русский отряд, состоящий из вполне прилично вооруженных солдат под командованием подполковника Маркова. Тем удивительней, что это сражение продлилось с утра до глубокого вечера. Обе стороны залегли примерно в трехстах метрах друг от друга – и начали долгую занудную перестрелку, которая продолжалась целый день.
Китайцам, чьи ружья едва добивали до противника, не удавалось нанести русским никакого ущерба. Но, впрочем, и русским, израсходовавшим половину своих патронов, едва удалось подстрелить двух или трех китайцев. Марков вел себя нерешительно и не спешил переходить в наступление.
Наконец уже ближе к вечеру одна из китайских пуль все-таки ухитрилась долететь до русских позиций – и вскользь оцарапала ногу поручику Зотикову, которого, по его воспоминаниям, “это событие вывело из себя”. Поручик в раздражении выскочил вперед и повел солдат в атаку, так что китайцы немедленно бросились врассыпную. Человек 50 попало под русские пули, остальные либо бежали, либо сдались в плен. В руках русских солдат оказалось два знамени – те самые, на которых было написано “смерть русским”.
Победа была несомненной – хотя из-за нерешительности Маркова удалось захватить лишь половину китайского обоза, потому что вторую мятежники успели угнать в сумерках прочь. Но, судя по всему, их бегство было безостановочным, до самой китайской границы.
“Я иду ловить морских червей”
В июне 1868 года война в целом закончилась, остатки банд были рассеяны или перешли на китайскую территорию.
Разбойники-хунхузы, мятежники, нелегальные золотодобытчики – все они растворились в тайге, просочились через границу, как вода сквозь сито. Власти Манчжурии, от которых генерал-губернатор Сибири требовал выдачи бандитов, участвовавших в нападениях на русские села и посты, задумчиво разводили руками, не в силах (да и не желая) чем-то помочь. Мол, это наши подданые – но ваши проблемы.
Русские отряды еще месяц продолжали искать остатки повстанцев по всему Уссурийскому краю, попутно наводя повсюду “порядок”. Хватали и без суда вешали всех подозрительных китайцев, уничтожали джонки, отбирали охотничьи ружья. Пржевальский со своим отрядом громил и жег хижины золотоискателей. Не трогали лишь крестьян, собирателей морской капусты и ловцов “морских червей”, трепангов.
Все это продолжалось до осени.
А уже через несколько лет о войне забыли почти напрочь. Еще бы, ведь погибло в ней не так много русских. Может быть, человек 50. А китайцев? Тысяча, две, три? Разбойников, золотоискателей, крестьян. Виноватых и невиновных. Потерявших работу, лишившихся крова… да кто их будет считать?
Пржевальский был произведен в капитаны и отправился в Среднюю Азию, Этолин получил орден Святого Владимира и именное золотое оружие, а Николаю Маркову дали чин полковника. Вот и все итоги этой короткой войны, которые вошли в историю с русской стороны.
И никому не приходило в голову узнать, почему на Дальнем Востоке многие десятилетия, вплоть до начала XX века, любой китаец, встречая русского, на вопрос “кто ты”, всегда отвечал одно и то же:
– Я иду ловить морских червей.
Источник: Сергей Ташевский, «Сибирь.Реалии».
