ФСБ начала активно использовать против украинцев статью УК о международном терроризме, в «Лефортово» уже 19 обвиняемых.
В московском СИЗО «Лефортово» содержится почти два десятка обвиняемых по статье 361 Уголовного кодекса «Акт международного терроризма», говорит источник «Вёрстки». Скорее всего, все они — украинцы, и как минимум несколько из них до официального задержания долго находились в изоляции и подвергались пыткам. «Вёрстка» рассказывает подробности одного из этих дел — о покушении на пророссийского политика из Херсона Кирилла Стремоусова.
Статья об акте международного терроризма — последняя по номеру статья российского УК; она существовала с 2016 года — и до сих пор по ней не осуждено ни одного человека. В Уголовном кодексе она соседствует со статьями о геноциде, развязывании агрессивной войны и о производстве оружия массового поражения.
Под актом международного терроризма закон понимает совершение вне пределов России «взрыва, поджога или иных действий, подвергающих опасности жизнь, здоровье, свободу или неприкосновенность» граждан России «в целях нарушения мирного сосуществования государств и народов, либо направленных против интересов» России. Ответственность наступает, даже если погибших и пострадавших нет — но если действия обвиняемого повлекли смерть, то нижний порог наказания возрастает с 10 до 15 лет лишения свободы. Угроза совершения таких действий и их финансирование также квалифицируются как преступления. Минимальное наказание по ст. 361 УК — восемь лет колонии (за финансирование); максимальное по каждой из трёх её частей — пожизненное лишение свободы.
По состоянию на апрель в столичном СИЗО «Лефортово» находятся 19 обвиняемых по делам об акте международного терроризма, говорит источник «Вёрстки», знакомый с подробностями дел.
По меньшей мере большинство обвиняемых — это граждане Украины, которым вменяются действия, якобы совершенные на территории Украины, но в зоне российского военного присутствия. Их адвокаты говорят, что до официального задержания и доставки в Москву они долгое время содержались в изоляции и подвергались пыткам.
«Вёрстка» рассказывает историю одного из них.
«До 2022 года дети говорили по-русски»
Уроженцу Херсонской области Юрию Каёву 39 лет. На портале московских судов нет сведений об избрании или продлении ему меры пресечения — хотя уже больше полугода он содержится под стражей в «Лефортово», а его дело ведет Следственное управление ФСБ. Спецслужба считает, что Каёв совершил приготовление к акту международного терроризма (ч.1 ст. 30, ч.1 ст. 361 УК России). Вместе с ним по тому же делу проходят еще восемь человек.
ФСБ полагает, что обвиняемые совершили покушение на пророссийского политика, замглавы военно-гражданской администрации Херсонской области Кирилла Стремоусова. Речь идёт о неудачной попытке. Позже, через три месяца после предполагаемого покушения и через месяц после возбуждения уголовного дела, Стремоусов действительно погиб. Он попал в смертельное ДТП в тот же день, когда российские власти заявили об оставлении войсками Херсона — 9 ноября.
По версии следствия, преступление Каёв и его предполагаемые сообщники запланировали не позднее 3 августа — тогда они вступили в диверсионную группу, созданную оперуполномоченным Службы безопасности Украины (СБУ) Самиром Шукюровым. Члены группы якобы получили от Шукюрова распоряжение взорвать автомобиль, где в тот момент должен был находиться Стремоусов, сказал «Вёрстке» источник, знакомый с материалами дела. Задачей Каёва было изготовить самодельное взрывное устройство, начинённое гайками, считает ФСБ. Среди членов группы был человек, «участвовавший в оперативном эксперименте» — и это позволило российской спецслужбе «пресечь попытку противоправной деятельности».
Каёв родился в деревне Збурьевка под Херсоном, отучился на инженера-технолога в области виноделия. После вуза занялся торговлей. «Он частный предприниматель. Мы брали в аренду магазины, он занимался ремонтом кофейных аппаратов — последнее было как хобби, дополнительный заработок. Я больше домохозяйка, а он строил бизнес. Последние восемь лет он вместе с другом работал, магазин продуктовый открывал, торговал колбасными изделиями. У него и точки на рынке были, и доставка — возили продукты на море, в пансионаты», — рассказала «Вёрстке» его супруга Ольга.
«[Мои] родственники и с папиной, и с маминой стороны — русскоязычные. Многие живут в России — в Санкт-Петербурге, в Свердловской области. До 2014 года все общались, после 2014 — они перестали с нами общаться. Мы сразу стали для них «бандеровцами», — рассказал сам Каёв, отвечая на вопросы «Вёрстки». Ответы записала с его слов адвокат Анастасия Саморукова, посетившая подзащитного в СИЗО. У Каёвых двое детей — 16 и 13 лет.
«Дети учились в русской школе. Моя мама — учитель русского языка. Книги я читал только русские. До лета 2022 года дети говорили по-русски. Потом решили между собой говорить по-украински».
«Когда отняли любимый Крым, я верил, что можно договориться. До 2014 года я был во многих вопросах на стороне России, даже пытался найти оправдание действиям России в Чечне или Грузии, — рассказал Каёв. — А украинские власти мы всегда критиковали. У нас не боятся критиковать власть».
«У ДНРовцев не было ни лекарств, ни сигарет»
После вторжения 24 февраля Каёв вместе с другими горожанами по вечерам патрулировал район в составе добровольцев, рассказывает он: «Бывшие сотрудники МВД организовали что-то вроде отрядов дружинников. Охраняли район от воров и мародёров». А днём — старался работать по-прежнему.
«Сначала мы пытались продолжать работать в том же режиме. Так как продукция у нас была харьковская, а из Харькова уже никто ничего не вёз, искали новые пути. Нашли поставщиков из Мелитополя, из Энергодара — по молочке, по колбасе. Потихонечку всё налаживалось — есть-то люди не перестали», — рассказывает Ольга.
«В мае 2022 года знакомые предложили мне возить гуманитарную помощь в Херсон с украинской территории. Это всё делалось под эгидой [украинского] Красного Креста, я стал официально волонтёром», — рассказал Каёв, отвечая на вопросы через адвоката.
«Он познакомился с руководителем колонны Красного Креста и сказал: „У меня есть огромная машина. Если надо, я могу быть у вас водителем“. Они ездили в Запорожье за продуктовыми наборами и завозили оттуда лекарства в [херсонские] больницы. Ещё вывозили людей по медпоказаниям: тех, кому нужна была срочная медицинская помощь, операции — такие, которые в Херсоне уже не делали», — вспоминает Ольга.
«Возили всё, даже корма для домашних животных. Лекарства по спискам, которые нам давали старосты. Старосты кормили оставленных животных — собак, кошек; моя жена тоже готовила для животных еду. Чтобы нас пропускали на российских КПП, мы давали [военнослужащим] лекарства, алкоголь. Посты ДНРовцев просили хоть что-то — у них не было вообще ничего из еды. И ни лекарств, ни сигарет», — рассказывает Юрий.
Незадолго до задержания российские военные сказали Каёву, что «Красный Крест больше пропускать не будут», — сказала «Вёрстке» его супруга Ольга. Поэтому при следующем выезде волонтёры поехали уже в частном порядке, сняв с автомобилей наклейки и другие опознавательные знаки, оставив дома волонтёрские удостоверения: «Больницы уже ждали лекарств, что делать».
В день фактического задержания, 5 августа, волонтёры остановились на ночлег в селе Скельки. «Часов в семь вечера он позвонил дочке, это была последняя связь с ним. Где-то в 21:30 за ними приехали русские военные и увезли, сказали, что на допрос в Мелитополь», — рассказывает Ольга. О произошедшем она вскоре узнала от водителя другого автомобиля из гуманитарной колонны.
После этого в течение двух месяцев у семьи Каёва не было практически никакой информации о его судьбе.
«В сентябре из подвалов вышел человек, которого держали там пять дней. Он передал мне, что с Юрой всё хорошо, он жив и более-менее здоров. Это была единственная весточка. Потом только в октябре со мной связалась его назначенный адвокат — прислала от него записку, я узнала почерк, — вспоминает супруга Каёва. — Адвокат попросила передать ему тёплые вещи — он там был голый-босый, в шортах. Но я не успела, потому что Юру сразу [после ареста] этапировали в «Лефортово».
Спустя несколько дней после его задержания со двора Каёвых в Херсоне пропал автомобиль, рассказала Ольга. Сама она к тому моменту находилась с детьми в Запорожье. Пропажу заметил соседский мальчик — он приходил кормить пса, за которым раньше ухаживали Каёвы: «Машина стояла там с марта месяца — её оставил мой папа, когда выезжал из оккупации. Я написала в группу посёлка, и один из соседей сказал: «У вас был дома обыск, приезжали русские военные… Ну, как русские — буряты. Что-то выносили. С горем пополам завели эту машину, два раза сигнализация сработала. Погрузили в нее какие-то пакеты и уехали. Потом в магазине Юры были обыски, двое работников пропали. Одного потом отпустили, второго полгода найти не можем».
Каёв, отвечая на вопросы «Вёрстки», также рассказал, что военные с позывными «Лис» и «Старт» забрали принадлежавший его тестю автомобиль Nissan X‑Trail: «Потом сами на нём ездили, не вернули».
«Я проведывала дом. Заметила, что пропали сварочный аппарат и газовый пистолет — видимо, их приложили к делу о терроризме», — говорит Ольга. Сейчас она живет в Киеве у родных: «Дома слишком громко».
«С нами на подвале был 11-летний мальчик. Его тоже водили в пыточную»
«Попытку противоправной деятельности», в которой якобы участвовал Каёв, российские силовики пресекли 5 августа 2022 года, рассказал «Вёрстке» источник, знакомый с материалами уголовного дела об «акте международного терроризма». При этом официально задержание оформили только 6 октября. Этот двухмесячный промежуток доказывает, что Каёв долгое время находился в изоляции без законных оснований, считает его адвокат Саморукова.
Вот что Каёв говорит о дне своего задержания: «Я говорил с дочкой по телефону. Подъехал „Рено Дастер“, солдаты с оружием проверили документы и уехали. Потом вернулись и сказали: „Собирайте вещи“. И нас забрали. Привезли в Васильевку. Там нас раздели, отняли вещи и сказали: „Ведите на яму“ — то есть, в СИЗО в Васильевке, они называли его ямой».
«Утром за нами приехал ОМОН. Закрутили руки кабельной стяжкой, надели пакеты на голову и повезли в Мелитополь. Никто причин задержания не объяснял. В Мелитополе нас начали избивать люди с кавказским акцентом. Я их не видел — на голове всё время был пакет. Потом пришел некто с позывным „Хмурый“. Нас запихнули в „Газель“, в багажник, где запаска лежала. И мы четыре часа ехали в Херсон. Русские ехали на моей машине за нами. С тех пор я больше не видел своей машины», — вспоминает Юрий.
«По дороге нас периодически били. В конце концов, привезли в здание МВД на улице Кирова. Требовали, чтобы я им что-то рассказал; причин задержания не объясняли. Привели в пыточную. Били током, руками. Приводили домой, там был обыск. Никаких документов не предъявляли, ничего не оформляли. Из дома приехали „на подвал“i, комната номер три. Там уже находился мой кладовщик. У него были сломаны рёбра, его пытали. Где он сейчас, не знаю. Потом привели в пыточную моего друга Дениса Ляльку. Его повесили за наручники на решетку. Он висел долго, потом потерял сознание. У меня от пыток и избиений была черная спина и ноги», — рассказывает Каёв.
«На подвале», где Каёв провёл следующие два месяца, было около восьми или девяти комнат; в общей сложности в них содержалось около 50 человек, говорит он. Таких «подвалов», по его мнению, в Херсоне было четыре или пять: «Постоянно шли пытки: с 6 утра до 10 вечера. Приводили и уводили людей. Нас пытали и допрашивали по два раза в день. Периодически нас вывозили в разные места, снимали постановочные видео [задержаний]. Кормили один раз в 2–3 дня: давали макароны и тушенку. Среди охраны были и те, кто относился нормально, иногда подкармливал. Раза два в неделю нам давали кипяток. Мыться было негде; в туалет могли забыть вывести. Две недели с нами в подвале был 11-летний мальчик. Он говорил по-украински, плакал по ночам. Его тоже водили в пыточную, но били или нет, я не знаю. Ночью нас периодически будили криками: „Слава Украине!“. И мы должны были ответить: „В составе Российской Федерации!“».
С его слов, пытали люди с позывными «Тайсон», «Грек», «Хмурый» и «Орёл»; последний сильно картавил.
«Нас водили наверх, где хранились вещдоки. Там меня заставляли мять руками пластид, трогать различные взрывные устройства, оставлять на них отпечатки пальцев. Один раз устроили показательный расстрел: вывели двоих из нашей камеры, в них „стреляли“, а мы „ждали своей очереди“. Периодически играли в „русскую рулетку“: в „кормушку“ на двери требовали подставить голову — и стреляли. А если осечка — „о, тебе повезло“. Я сейчас думаю, что оружие было не заряжено. Иногда нас выводили из камеры и пытали для самоутверждения: задавали вопросы „по истории“ и били. Потом обсуждали: „Ты видел, как я его ударил? А как он орал?“. Потом мне сказали, что в комнате номер восемь умер человек, его унесли», — говорит Каёв.
Юрий вспоминает: «Однажды пришел представитель Красного Креста от русской стороны и сказал: „Условия содержания — хорошие“».
«Они вышли оттуда совершенными бомжами»
В начале октября Каёва, по его словам, вместе с ещё несколькими узниками с пакетами на головах вывезли в Симферополь. «Перед отъездом мы подписали какие-то бумаги. Текст на них был закрыт, я не знаю, что подписал. Привезли в ФСБ. Сотрудники в автобусе относились к нам доброжелательно и с пониманием», — вспоминает Юрий. В следственном отделе зашла речь о возможном обмене. Каёву предоставили адвоката по назначению. Та, с его слов, сказала, что, если Каёв откажется выполнять волю силовиков — например, подписывать чистые бланки протокола допроса — то «никто не сможет гарантировать его безопасность».
«Там первый раз объявили, что мы задержаны», — поясняет Каёв. Из следственного отдела Юрия и его предполагаемых сообщников (с большинством из которых, как утверждает Каёв, он до этого не был знаком) повезли в Киевский районный суд Симферополя, где судья Виктор Крапко избрал ему меру пресечения в виде заключения под стражу. Перед заседанием Каёва, с его слов, ещё раз избили — а затем из СИЗО Симферополя этапировали в Москву.
«Я отказался от всех ранее данных [признательных] показаний. Насколько мне известно, другие [фигуранты дела] — тоже», — заключил Каёв.
«В „Лефортово“ при медосмотре написали, что никаких видимых повреждений у него нет. Хотя Юрий говорил, что на момент осмотра у него от побоев была вся спина чёрная и с почками проблемы из-за пыток током. За время нахождения в подвале он похудел на 25 килограммов, на лице кожа обвисала. Юрий рассказывал, что они вышли оттуда совершенными бомжами», — рассказывает «Вёрстке» адвокат Анастасия Саморукова. Сейчас основная задача — добиться скорейшего обмена Каёва, говорит защитник.
Источник: «Верстка»
