Украинец во время оккупации убил российского военного, пытавшегося изнасиловать его жену. За это его убили, разрубив лицо лопатой.
В августе 2022 года российский военный Даниил Фролкин рассказал «Важным историям», что одного из его сослуживцев во время оккупации села Андреевки в Киевской области нашли убитым. После выхода этого интервью с редакцией связался украинец Виктор Рыбицкий, который рассказал, что это его брат Иван убил военного за то, что тот пытался изнасиловать его жену. На следующий день россияне убили его самого, размозжив лицо лопатой.
Иван Рыбицкий стал одним из четырнадцати убитых украинцев во время оккупации в Андреевке. «Важные истории» публикуют монолог его брата, который попытался разобраться, что тогда произошло в селе.
«Копаю могилу кому-то и не могу понять, отцу или брату»
24 февраля я был на работе в Киеве, выехать уже невозможно было. Моя семья была в Бородянке, а брат Ваня жил в Андреевке, 11 километров до нее. А между стоит еще одно село Новая Гребля, в котором у меня частный дом. Во время оккупации моя жена сбежала именно туда из Бородянки. Я вернуться [туда] не могу, естественно, переживаю за жену, за детей, за отца, за брата. Мы потеряли связь, когда ее там начали глушить.
За это время я группы всякие мониторил [в «Вайбере» и в «Фейсбуке»], пытаясь найти информацию, живы ли мои близкие. Все это через меня прошло. Страшно прошло. В какой-то день мне приснилось, что копаю могилу кому-то и не могу понять, отцу или брату. Как раз через два дня я узнал из групп, что мой брат Ваня убит.
«Обычный сельский пацан»
Мы выросли в Бородянке. Росли как и все: школа, работа, поженились. Ваня закончил 9 классов, в армию из-за медицинских показаний не взяли. У меня своя семья, у него своя. Не скажу, что я доволен был его выбором жены. Я говорил: «Прекращайте, ни до чего хорошего это не доведет». Все по кругу — ссоры, потом мирились, «я люблю ее, никогда не оставлю». Продолжалась вечная любовь. Я мирился: живут и живут, ради бога, не буду мешать.
Работал он в основном с мебелью — перетяжка там, умел обувь подклеить. Такой умелец, золотые руки, умеет поговорить, душевный парень. Ну, вспыльчивость есть, как говорится, если есть повод, разгорается с полуоборота. Я, бывало, приезжал, заставал его часто поддатым, веселым, но не до карачек. Обычный сельский пацан. За чарочкой он вместе с женой сидел.
Я восстанавливал события оккупации со слов жены Вани, Любы. Сначала русские пришли с проверкой в дом — три человека, обшныряли вещи. Потом в один из дней местная жительница, многодетная девочка Маша Карманова (местные жители в селе Андреевка подозревали ее в связях с российскими военными. — Прим. ред.), приводит домой к брату русского. Это было где-то 14 марта. Он [российский военный] начал приставать к жене Вани. Сначала спросил: «Ты меня любишь?» С какого-то бодуна непонятно, наверное, выпивший был. Она говорит: «Нет». Он ей типа: «Дай мне». Она его жестко послала.
Он набросился на нее и начал душить. И, естественно, во время того, как душил, пытаться изнасиловать. Брат мой оттягивал его и кричал: «Не надо, это моя жена». Она вывернулась и убежала к соседям. Там жила бабушка, за которой она ухаживала. Она пряталась ночь, а под утро пришел мой брат. Он залез через окно и сказал: «Я убил этого парня, который к тебе приставал». Я ее переспрашивал: «Что именно ты услышала? Убил, расстрелял? Или еще как?» Она услышала все четко: «Да, расстрелял».
«Могла крыша поехать»
Слухи по селу поползли, что Ваня его [российского военного] убил. Люди говорили, что видели, как Ваня бегает с автоматом по селу, именно с русским автоматом.
Мне моя тетка рассказывала, что Ваня успел добежать до нее в соседнее село, хотел оттуда бежать к отцу в Бородянку. Тетка с моей сестрой двоюродной сказали ему: «Ваня, не бегай, потому что смерть тебя найдет. Перестань рисковать». И он вернулся вот той улицей, по которой были убиты три человека (речь идет об улице Слобода, на которой были расстреляны трое местных жителей, одного из них застрелил Даниил Фролкин, в чем признался «Важным историям». — Прим. ред.). Эта улица ведет через поля в наше село.
На следующий день после убийства военного Маша Карманова пришла к жене Вани и объявила, что его [Ваню] убили.
Я посмотрел интервью этого Фролкина. Он рассказывает, что убили его сослуживца Чирясова во время пьянки. Удивляется, кто это сделал. В фильме показали фотографии убитого Чирясова, я показал их жене Вани. Да, говорит, это он. Спрашивал, зовут ли его Саша. Подтверждает. А другого Саши просто у них в доме и не было. Я пытался вытянуть из нее что-то еще, но это трудно, ей больно. Ей неприятно, что ее хотели изнасиловать, она просто пытается это забыть.
Я пытаюсь понять, почему его убили. Скорее всего, сработала логика: Ваня оставался последним в этом доме [где собирались для распития алкоголя], у него есть предмет ненависти… Для него оккупант — это уже не человек.
Как Ваня там оказался, я не знаю. Ваня же не дурак. Он русских боялся с самого начала оккупации. Я думаю, он не мог просто так пойти с ними на выпивку, возможно, его заставили с ними идти. Они боялись, что их местные могут травануть, потому что были такие случаи, что что-то подсыпали им, возможно, они брали его, чтобы на нем проверить, не отравленный ли алкоголь. Русские там напивались. На территории дома, где позже нашли Ваню убитым, стояла машина, пирожок. И русские настолько допивались, что они просто так кидали в открытой машине оружие — и его можно было просто брать.
Ваня мог затаить обиду, чтобы отомстить [военному]. Он очень ревновал жену, он очень любил ее. У него на глазах душат его жену, пытаются изнасиловать. Может, там еще в этот конфликт что-то было подмешано, не только ревность, а еще и обвинение в передаче информации про позиции русских. Возможно, там могли быть рассказы, что мы убили твоих односельчан. Это, конечно, могло задеть Ваню, могла крыша поехать, и он мог реально схватиться за оружие и стрелять.
Свидетелей мало, я не могу восстановить всю цепочку событий. Есть Карманова, которую никак не достать. Возможно, она знает даже, как развивался конфликт, как убили Ваню. Кто-то говорит, что ее посадили СБУ (за коллаборационизм), кто-то — что она уехала заграницу, а детей ее забрали. Короче, разные слухи. Мы ходили к ее родителям, которые остались в селе. Ничего конкретного они не рассказывают, пытаются меньше вообще говорить о дочери.
«Лица фактически не было»
Когда нашли тело брата, местные его сразу прикопали в саду. Он пролежал неделю в земле, потом, когда русские вышли из села, приехала полиция эксгумировать. Жена Люба говорит, что испугалась, сразу отвернулась: там лица фактически не было, вместо него была жижа. Все было залито кровью. Но она опознала его по телу и одежде.
В морге он пролежал еще недели две. Я уже умолял полицейских: «Ребята, душа болит, давайте его похороним». Было настолько много трупов, ребята извинялись, не успевали всех обрабатывать, опознавать. Они были завалены трупами.
В морге сказали: у брата рассечение лица, нет никаких огнестрельных ранений. Открытая черепно-мозговая травма (в редакции есть свидетельство о смерти Ивана Рыбицкого, подтверждающее эту причину смерти. — Прим. ред.). То есть я могу представить, что у военного есть саперная лопатка или топор, которым можно ударить просто до смерти человека.
Когда нам разрешили похоронить Ваню, я, честно говоря, не рискнул смотреть: уже был 40-й день, он был в два кулька замотан. Посмотреть на него — это значит всю оставшуюся жизнь видеть сны, в которых лицо брата разрублено. Я не смог.
Яму рыть пришлось самому, потому что после оккупации сложно было найти кого-то — не работали никакие фирмы. Остались, конечно, ужаснейшие воспоминания.
«Для меня важно знать убийцу в лицо»
Я с молодости ходил в церковь. У меня нет такого: если убил, то убить в ответ. Да, я могу ненавидеть человека, но не чтобы желать ему смерти.
Эти люди пришли убивать украинцев, они останутся без наказания даже в своей стране. Это несправедливость. Я даже начинаю смотреть в небо и говорить: «Боже, ну почему так?» Одни могут убивать и при этом жить спокойно, с улыбкой рассказывать о том, как они убивали, а другие просто похоронены под обломками, расстреляны в голову сзади… Я понимаю, что не один я потерял человека, что не одному мне больно. Кому-то за это все-таки рано или поздно нужно будет отвечать. Если мы будем молчать о том, что они сделали, это будет с нашей стороны просто нехорошо.
Добиваться тут нечего. Справедливости? Чтобы человек, который Ваню убил, сидел, потому что, как ни крути, это тоже убийство. По крайней мере, признал, признал бы свою вину. Мне бы было, наверное, легче просто знать, при каких обстоятельствах мой брат был убит. Я пытался с этим Фролкиным (российским военным, который рассказал «Важным историям» об убийстве Чирясова. — Прим. ред.) найти контакт в «Одноклассниках», чтобы узнать какие-то еще подробности убийства моего брата. Он мне сначала ответил, а потом закрыл страницу.
Для меня важно знать убийцу в лицо. Просто знать. Война еще не закончилась. Россия продолжает настойчиво терроризировать Украину. Есть опасения, что всё [оккупация] может повториться. И кто знает, может, те самые ребята сюда придут с такими же задачами, с такими же подлыми намерениями. И, возможно, стоило бы даже молчать обо всем, что произошло, потому что если они сюда вернутся, может, попытаются отомстить.
Зачем я все это рассказываю? Я хочу, чтобы общество знало моего брата как отомстившего оккупантам за свою жену. Я хочу его реабилитации посмертно.
Источник: Екатерина Фомина, «Важные истории».
