Военнослужащая полка Национальной гвардии Украины “Азов” Олеся Мельниченко с самого начала полномасштабного вторжения России в Украину 24 февраля воевала на “Азовстали”, затем пережила восемь месяцев российского плена – сначала в Еленовке, потом в Таганроге. Лишь 31 декабря 2022 года в результате обмена пленными девушка вернулась в Украину. Корреспондент DW встретился с Олесей Мельниченко и побеседовал с ней о пережитом.
– Как вы попали в “Азов” и где вас застало полномасштабное вторжение РФ?
– Я работала юрисконсультом в Запорожской областной администрации, а после незаконной аннексии Крыма Россией в 2014 году и нападения на Донбасс стала волонтером. Впоследствии помогала раненым, но почувствовала, что мне этого мало. В 2015 году я стала воином полка “Азов”. На базе в Урзуфе Донецкой области сортировала медикаменты, комплектовала медицинские аптечки и занималась штабной работой. 24 февраля весь состав нашего подразделения выехал в Мариуполь, в расположение в одном из бункеров “Азовстали”. Оставалась там до выхода полка “Азов” в мае 2022 года.
– Приходилось ли вам участвовать в боевых действиях?
– Нет. В полку “Азов” женщин не ставят на боевые должности. Я выполняла ту же работу, что и ранее. Кроме того, приходилось сопровождать раненых в другой бункер, где был наш госпиталь, а также иногда охранять склады. За эти два с половиной месяца нас очень сильно обстреливали пушками и минометами с суши, корабельной артиллерией с моря, бомбили самолетами и вертолетами с воздуха. Там я получила свою вторую контузию. Первая была еще в 2016 году, когда мы привозили волонтерскую помощь на позиции.
– Как вы попали в плен?
– Поступил приказ от главкома выходить из “Азовстали” – без оружия, под гарантии сохранения жизни и последующего возвращения по процедуре обмена пленными. 16 мая вышла первая группа, состоявшая из раненых. С этого дня нас уже не обстреливали. Наше подразделение выходило через три дня. Нам сказали, что именно разрешено взять с собой, мы упаковали рюкзаки и подошли к мосту, где уже стояли россияне. Там был обыск, а потом нас посадили в автобусы.
– Как проходил обыск?
– Как ни странно, нормально. Меня обыскивала женщина. Мужчина обыскивал мой рюкзак. Все было довольно деликатно. Наверное, из-за присутствия Красного Креста. А уже в автобусе к нам подбегали “дээнэровцы”, и они вели себя не очень адекватно. Кричали, чтобы мы не смотрели на них, не поднимали головы. Провоцировали, пытались снять с меня изуродованные за два с половиной месяца на “Азовстали” берцы, но размер им не подошел (смеется). Они предлагали нам сделать для них денежные “пожертвования”. У меня было впечатление, что у них сработал какой-то инстинкт грабежа и что они нас очень боялись. Даже когда мы были безоружны и уже вышли из “Азовстали”, все равно боялись. А потом нас повезли в Еленовку.
– Как прошел этот путь? Где вас там разместили?
– Дорога до Еленовки заняла около трех часов, но еще почти сутки мы оставались в автобусах. Нас очень долго оформляли различные структуры. В тот день нас было около 100 человек в нескольких автобусах, и в колонии не успевали заполнить анкеты, снять отпечатки пальцев и сфотографировать нас. В конце концов, девушек отделили от мужчин и повели в дисциплинарный изолятор.
– Каковы были условия содержания?
– Камеры были переполнены. В моей, шестиместной, в разное время было от 19 до 28 женщин. Там не было водопровода, воду нам носили в баклажках. Одну из баклажек мы разрезали и сделали что-то вроде таза, чтобы стирать одежду. Потому что до конца сентября мы оставались в той же одежде, в которой выходили из бункера. Иногда нам давали мыло и даже стиральный порошок. Изредка давали шампунь, чтобы помыть голову. Но иногда та или иная смена надзирателей “забывала” приносить нам воду, поэтому мы ее всегда экономили. Несколько раз нам выдавали средства женской гигиены. Туалет представлял собой дырку в полу, которая была отгорожена стенкой высотой по пояс.
Спали кто на нарах, кто на карематах и спальниках, которые были у нас с собой в рюкзаках. К концу пребывания, в сентябре, нам уже всем выдали матрасы. Одна радость, что окно в камере было с решеткой, но без стекла и через него проникал свежий воздух. Мы могли видеть небо и радовались, когда туда заглядывало солнце…
– Чем вас кормили в Еленовке?
– Питание было трехразовое, но порции маленькие. Еды всегда не хватало. Утром давали кашу, иногда даже с ниточками мяса. В обед давали мутную воду, которая у них называлась “суп”, а вечером снова кашу с рыбой. Так что все пережившие плен стали гораздо “стройнее”, чем до того.
– Вам оказывалась какая-либо медицинская помощь?
– В Еленовке иногда приходила врач, она лечила нас препаратами, которые у нас забрали в самом начале. Но это было лучше, чем ничего, потому что у многих девушек болело сердце из-за того, что все это было очень тяжело эмоционально переживать. Были респираторные болезни, а еще у всех часто болели желудки из-за некачественного питания. Но все держались, потому что к тому времени мы уже прошли ад на “Азовстали” и сдаться сейчас было бы неправильно.
– Каким было эмоциональное состояние женщин, которых вы там видели?
– У нас ни разу не было ни паники, ни истерики. Мы поддерживали друг друга, мы разговаривали, смеялись, даже пели песни. Было ощущение, что ты там не одна. Все это как-то очень сблизило нас. В отличие от парней, мы там уже могли позволить себе какие-то женские эмоции… Хотя однажды паника была, когда произошел теракт в соседнем помещении, где из-за взрыва погибли наши ребята. Мы слышали этот взрыв, слышали, как кричали раненые парни, слышали, как там что-то горело и гудело… Даже в тот момент мы старались не поддаваться истерии, хотя и не знали, что на самом деле происходит, и сознание невольно рисовало самые ужасные картины. Мы держались за руки, успокаивали друг друга и становилось немного легче.
– Каким было отношение надзирателей к вам?
– В Еленовке отношение было достаточно нейтральным. Все зависело от смены. Одна смена каждый день выводила нас на прогулку, другая могла вообще не выпускать. Когда нас 27 сентября перевезли в СИЗО Таганрога, ситуация изменилась. Там было стандартное тюремное питание, я была в камере с тремя девушками, там было три кровати, умывальник с проточной водой, нормальный туалет. Но на прогулку нас выводили только раз в неделю и это было не во дворе, а в камере, где вместо одной из стен была решетка.
Если в Еленовке надзирателями были мужчины и нас там не избивали, не пытали, а лишь иногда обижали какими-то скверными словами, то в Таганроге надзиратели были женщины. И они были гораздо более жестокими. Мы все время чувствовали моральное давление. Нас водили по коридорам с высоко поднятыми руками и низко опущенной головой… Больше я не хочу ничего рассказывать, чтобы не навредить моим сестрам, которые еще остаются в плену.
– У вас была связь с родными и вообще, что вы знали о происходящем на свободе?
– Совершенно ничего не знали, и никаких контактов с родными не было. Лишь из некоторых отрывков подслушанных разговоров надзирателей мы могли составить себе некоторое представление и дофантазировать какие-то новости. Ко всем, кто был из “Азова”, всегда было очень подозрительное отношение и со стороны надзирателей, и со стороны допрашивавших нас офицеров. Мы были для них какими-то бабайками, которыми пугают детей.
На допросах от меня пытались добиться признания, что я была снайпером. Почему-то именно снайперов они очень старательно искали среди женщин. Они никак не могли поверить, что в “Азове” женщин в принципе не брали на боевые должности. Доходило до смешного, когда допрос превращался в попытки узнать обстоятельства становления полка “Азов” – кто был инициатором, кто был лидером. Такое впечатление, будто их целью было изучение истории “Азова”… Они все время высматривали татуировки, искали свастику. А когда их не находили, называли свастикой любые татуированные славянские символы. Мне показалось, что они были крайне удивлены, что мы выглядели и вели себя как обычные люди.
– Как вас отобрали для обмена пленными?
– Совершенно себе не представляю, как это происходит. Могу лишь сказать, что всех, кто служил в полку “Азов”, обменивают очень неохотно и в последнюю очередь. Азовцы вообще попадают далеко не в каждый список обмена. 31 декабря нас неожиданно подняли утром гораздо раньше обычного. Через окошко в двери назвали фамилии и приказали собирать вещи. Затем завели в отдельное помещение, где выдали нашу военную одежду. Я с огромным облегчением сняла зеленую тюремную робу, которую выдали в Таганроге. Теперь еще долго не смогу носить ничего зеленого…
Нам связали руки и завязали глаза. Я ничего не могла видеть и не знала, куда нас везут. На наши вопросы конвоиры в шутку отвечали, что ведут нас на расстрел или переправляют в Сибирь. Потом нас погрузили в самолет, а когда мы куда-то прилетели, снова повезли автобусами. И лишь когда в наш автобус вошел мужчина и поздоровался “Слава Украине!”, когда нам развязали руки и глаза, и я наконец-то смогла поднять голову, я стала понимать, что это обмен. А когда увидела в окне стенд с нашим флагом – только тогда позволила себе заплакать…
– С кем у вас состоялись первые встречи после возвращения из плена?
– Первыми, кого я увидела еще на пограничном пункте, были наши парни из “Азова”. Мы их не видели восемь месяцев, я лишь слышала их голоса во время допросов, их допрашивали в соседнем кабинете. А здесь – это была большая радость! Мы обнимались, рассматривали содержимое пакетов, которые нам сразу выдали организаторы обмена. Как дети радовались фруктам, молочным продуктам, конфетам. В плену очень не хватало сладкого, хотя раньше я никогда его не любила. Потом нас всех вывезли в Сумы, в больницу. Потом меня перевезли в Киев. Здесь меня в больнице встретил мой муж и отвез домой, где я увидела своего четырехлетнего ребенка и родителей. Я стала для них своего рода подарком на Новый год.
– Каково состояние вашего здоровья сейчас? Чем вы хотите заниматься дальше?
– Состояние достаточно хорошее, хотя я еще нахожусь на стационарном лечении, но врачи разрешают выходить в город, лишь бы успевала вернуться на процедуры. Меня больше беспокоит судьба еще около 700 остающихся в плену “азовцев”. Среди них есть раненые, а также девушки, которым срочно нужна качественная медицинская помощь. Хуже всего тем женщинам, которые в возрасте 45 и более лет. У них хронические болезни. В плену остается и моя сестра, которую дома ждет шестилетний сын, а ее муж погиб на “Азовстали”.
– Насколько травматичным было пребывание в плену для вашей психики?
– Иногда я там думала, что лучше было погибнуть на “Азовстали”, чем переживать ад плена. Я боюсь снова попасть в плен. Но судьба дала мне огромный шанс – я выжила под бомбежками, пережила плен и могу жить дальше. И теперь больше всего я боюсь этот шанс упустить.
– Чем вы хотите заниматься в будущем?
– Я парамедик. У меня огромный и достаточно уникальный опыт тактической медицины. Я хочу вернуться на службу, применять и передавать этот опыт другим. И еще, как человек, имеющий высшее психологическое образование, я считаю, что наших бойцов, особенно в “Азове”, очень хорошо готовят к участию в боях, учат стойкости, несокрушимости, но совершенно не учат, как себя вести в плену… Вообще, перед полномасштабкой я уже думала об уходе из армии. Хотела открыть кафе, печь сладости, уделять больше внимания ребенку и жить полноценной семейной жизнью. А теперь понимаю, что с этими мечтами придется подождать. До самой победы – я буду в армии.
Источник: Александр Савицкий, Deutsche Welle
