Как бывший пожарный уехал из страны, чтобы не воевать против Украины.
За год войны с Украиной из России по разным оценкам уехало до 800 тысяч человек. Среди них и сотрудники государственных ведомств, которые разочаровались в своей службе после начала полномасштабного вторжения. Рассказываем историю одно из них — бывшего сотрудника МЧС Дмитрия Гвальтюка, который бежал из России, чтобы не идти на войну, и сейчас ищет убежища в Европе.
«Я понимал, что надо уходить: видел наплевательское отношение руководства к рядовым сотрудникам»
В 2012 году в 19 лет я устроился в МЧС в городе Шахты (Ростовская область). Мне очень нравилась эта работа — помогать людям. Хоть и маленькая зарплата (12 тысяч рублей), приходилось подрабатывать и все по дому делать самому, например, ремонт, потому что заплатить за него я не мог.
В работе приходилось постоянно искать какие-то компромиссы. Полностью честно работать было невозможно. У нас было плохое оборудование, многое в нерабочем состоянии: машины, боевая одежда, вся пожарная часть в принципе. Были, конечно, из-за этого аварии и трагедии, но обычно это все заминается. Мы понимали, что машины в плохом состоянии, но мы подписывали каждый день бумажки, что мы принимаем машину в хорошем состоянии. И получалось, что в любой момент, когда машина выходила из строя, виноват был водитель и начальник караула (Дмитрий работал на должности начальника караула. — Прим. ред.), потому что они оба подписали эту бумажку.
У нас была ситуация, когда машина не доехала до пожара, поломалась на полпути. Пришлось возвращаться, садиться на другую машину и снова ехать на этот пожар. Мы приехали, когда уже, можно сказать, сгорел весь дом.
В Шахтах начальство недолюбливало тех, кто старался все делать правильно. Я не принимал неисправные пожарные гидранты, хотя меня настойчиво просили об этом. Каждый раз, когда я это делал, доставалось моим подчиненным, нас заставляли вне очереди сдавать нормативы.
У нас и людей в карауле критически не хватало, на пожар выезжали составом из начальника караула, двух пожарных и водителя. То есть это некомплект, но они [начальство] считают это комплектом.
У меня были проблемы из-за того, что я не молчал. Я упорный человек, всегда старался своих подчиненных защитить. На меня постепенно воздействовали психологически. Я постоянно был под давлением начальства, и видел, что мой караул страдает из-за меня. Я понимал, что надо уходить: видел наплевательское отношение руководства к рядовым сотрудникам.
Я был участником ликвидации наводнения в Новомихайловском и Крымске (оба наводнения произошли в Краснодарском крае летом 2012 года. — Прим. ред.). Организовываются все ликвидации чрезвычайных ситуаций ужасно. Для людей из МЧС не делается ничего. Когда мы приехали в Крымск, мы просто разбили палатку на земле, спали в боевой одежде, но все равно было очень холодно. На следующий день к вечеру появились раскладушки ужасного качества, которые сразу поломались. Питание приходилось покупать самим, иногда ходили к волонтерам поесть.
В Новомихайловском мы очищали от ила улицы. Казалось бы, МЧС — такая серьезная структура, но мы обычными лопатами очищали, хотя должна же быть техника, бульдозеры и так далее. Было подавленное состояние, ты начинаешь понимать, почему так происходит. И все это, естественно, ведет к политике, к высшим чинам, к высшему руководству.
Многие к этому уже как-то понимающе относятся: ну нет хорошей боевой одежды, ну что поделаешь. Возникают иногда конфликты с начальством, но дальше не заходит. Были люди, которые писали и президенту, куда только не писали. Всегда все эти письма почему-то приходят обратно. Просто проводят беседы и просят больше никуда не писать — мол, мы все равно ничего не сделаем.
Поначалу многие поддерживали Путина и правительство. Потом их позиция менялась, кто-то видел, что правительство ужасное, что наше руководство тоже ужасное. Я, если честно, до начала войны реально думал, что ситуация поменяется, что Путина уже не выберут. Я видел, что говорили люди вокруг, как рос процент недовольства. Но когда началась война — как по щелчку люди поменяли мнение.
«Когда начали показывать зверства, которые творят наши солдаты, я понял, что это правда»
Я всегда выражал свое мнение: и в кругу друзей, и в рабочем коллективе [говорил], что это ужасное правительство. Первая моя акция, на которую я вышел, — акция против Медведева в 2017 году, я на нее поехал в Питер. Я думал, мне понравится акция, вроде вот она, свобода, я могу говорить всё, что хочу, могу требовать, протестовать. Но когда я пришел на Марсово поле, я просто офигел. Там было просто страшно находиться. То есть я смотрел на полицейских и понимал, что они не защищают меня, они для меня угроза. Эта мысль с тех пор беспокоила меня все сильнее, сильнее и сильнее.
Я хотел участвовать в протестных акциях, но в Шахтах казалось, что я выхожу один. Когда задержали Навального в 2021 году, обе площади в Шахтах оцепила полиция — на них не было ни одного человека. Я тогда не осмелился что-то сказать.
А когда началась война в Украине, я, если честно, просто не верил. Я понимал, что коррупция убивает людей: из-за нехватки оборудования в больницах, из-за сломанной техники в МЧС… Но чтобы открыто убивать других людей! Я не понимал, как это в принципе возможно в нашем веке. Я спросил своих друзей, не хотят ли они пойти на митинг против войны (6 марта). Но никто не захотел.
Опять все было оцеплено. И я подумал: «Блин, ну, может быть, я что-то не так понимаю, потому что я не вижу никаких людей, которые разделяют мое мнение». Я думал: «Ладно, может быть, они сейчас заехали в эту Украину, попугают и уедут, и всё наладится». Но когда начали показывать зверства, которые творят наши солдаты, я понял, что это правда. Правда, что им дают просроченные сухпайки, потому что я сам с этим сталкивался, я понимал, что там люди просто звереют и реально могут творить такое.
13 марта (антивоенные акции прошли в 38 городах России, задержаны более 900 человек. — Прим. ред.) решил пойти на площадь Солдата (40-летия Победы), это более-менее символично. Но я не смог даже подойти к памятнику солдату-освободителю, ко мне подбежали полицейские и задержали. Это снимала на видео моя девушка, задержали и ее. Я хотел просто прокричать: «Нет войне!»
В полиции мне угрожали, что с моей девушкой «может произойти все что угодно и никто ничего не узнает», что меня могут избить и никаких синяков не останется. Закончилось время, которое меня имели право держать в отделении. Но мне сказали: «Если ты сейчас отсюда уйдешь, то у тебя могут кое-что найти». Я понял, что наркотики. Я понимал, что моя жизнь может просто закончиться прямо сейчас. Меня отпустили, а моя девушка за «применение насилия к сотруднику» отсидела в ИВС [изоляторе временного содержания].
«Чтобы выйти [с протестом], надо быть готовым уничтожить свою жизнь»
У меня в Шахтах есть друг, у которого брат [сейчас живет] в Украине. Мы общались с детства, ходили вместе на карате. Потом он себе нашел жену-украинку, они уехали в Украину.
После задержания мне было очень тяжело, я поехал к другу поговорить. Я вообще часто говорил со знакомыми о политике, но, к сожалению, не находил поддержки. Но я надеялся, что сейчас-то люди должны критически посмотреть на ситуацию! Я спросил друга: «Ты поддерживаешь общение с братом?» Он сказал: «Да, периодически поддерживаю, но он какой-то странный. Бывает, несет какую-то чушь о том, что все русские плохие, что мы узурпаторы и что надо это менять». Я говорю: «Ну так-то он прав». Но мой друг назвал брата экстремистом.
В то же время я общался с его братом [из Украины], узнавал как у него дела. Он в тероборону вступил. Его мать считает своего сына «укронацистом». Если честно, я даже не спрашиваю, что там [в Украине] на самом деле происходит. Я знаю, что там происходит. Я просто поддерживаю его, как могу.
К сожалению, я думаю, простыми митингами уже ничего не изменить. Люди боятся выходить на улицы. Чтобы выйти [с протестом], надо быть готовым уничтожить свою жизнь. Я не знаю, кто сознательно готов сесть в тюрьму. Я понимаю, что это реально страшно. Да, сейчас в Украине погибают люди. Я не знаю, как русские допустили такую ситуацию, как правительство таким стало. Да, будут платить репатриации. Но сейчас выходить и протестовать они боятся.
Я понял, что я в этой стране больше оставаться не могу. До этого я не был за границей, но я понимал, что хуже там не будет точно.
«Людям тяжело признать, что они прожили жизнь впустую»
Можно даже не смотреть никакие новости, можно посмотреть, как живешь ты сам [в России]. Я вижу, что наша система прогнившая: в МЧС, в полиции — многие из полиции там не выдерживали, приходили к нам [в МЧС], чтобы получить военную пенсию в итоге. Я вижу медицину в ужасном состоянии. Я вижу, как о людях не думают. Я вижу маленькие зарплаты, на которые честному человеку невозможно прожить. Я смотрю не телевизор, а разные каналы в YouTube, сопоставляю, делаю выводы на основании этого. Я понимаю, что война — это самое ужасное, и к такому нельзя привыкать.
Почему другие люди этого не замечают? Им просто навязали внешнего врага, люди находят, куда спустить пар. То есть, грубо говоря, обижать ЛГБТ, например. Теперь украинцы у них плохие.
Люди не реализовывают себя в жизни. Они понимают, что там, где они находятся, они сейчас не могут ничего изменить. И те, кто раньше был за Путина, теперь должны его еще сильнее поддерживать, потому что признать свою неправоту очень тяжело. Мне кажется, людям страшно признать неправоту, несостоятельность, что они ничего не добились, потому что им помешало правительство, потому что их плохо обучили в школе, в институте. Людям тяжело признать, что они прожили жизнь впустую.
Это ужасно, потому что я признаю, что моя жизнь в России во многом прошла впустую. Получается, я впустую потратил свое время, пытаясь людям объяснить, что их обманывает правительство, что они должны менять что-то, ходить на выборы и голосовать. Я впустую потратил время, пытаясь что-то улучшить в системе МЧС, потому что там ничего фактически невозможно изменить. Единственное, что имело какую-то пользу — то, что я спасал людей.
Но и я, получается, не такой уж хорошо реализованный человек. Я работал в МЧС на таком оборудовании, которое в новом мире выглядит первобытно. Я же смотрю видео, как работают американские, немецкие пожарные. А я, грубо говоря, учился лопатой грязь кидать — так сможет любой человек. Я учил законы страны, которые теперь мне не помогут.
Я много времени потратил, пытаясь изменить Россию, — и ни к чему это не привело.
«В Европе, находясь в тюрьме, почувствовал себя более свободным, чем в России»
Отец — единственный человек в моем окружении, который поддержал мой отъезд. Мать, к сожалению, оказалась против. Я хотел уехать по-тихому, чтобы никто об этом не знал, но она рассказала моему брату.
Брат мне позвонил и назвал предателем. Он сказал:
— Люди так не должны поступать, если Родина попросит, я сам возьму в руки автомат и пойду ее защищать.
— От кого защищать?
— От Запада, который пытается отстоять свои интересы в Украине.
— Ты же понимаешь, что это все не так. Это Россия напала.
— Это было вынужденное действие.
Я думаю, его не мобилизуют. Он очень богатый человек. Я уверен, что он найдет все способы откосить. Знаете, громче всех кричат о том, что возьмут в руки автомат, те, кто никогда не возьмет.
Кто-то из моих родственников воюет, я спрашивал у матери. Кто-то из них уже погиб в Украине. Если честно, мне это вообще неинтересно. Если они туда приехали, то должны понимать, на что идут — убивать невинных людей. Поэтому у меня нет ни капли жалости к этим людям, родственники они мне или нет.
Мне часто снятся кошмары, что я оказался в России, мобилизация, почему я не уехал раньше? Мое имя уже наверняка во всех списках и я не могу улететь. Во снах я не нахожу выхода и просыпаюсь. Мне надо еще пару секунд осознать то, что я не в России, и обрадоваться.
Когда началась война, у нас [в МЧС] запретили увольнения. Уволиться было нельзя: люди писали рапорта, их просто не подписывали. Я решил не пытаться даже, просто собрался и уехал. Я до сих пор не знаю, уволили ли меня.
У меня был загранпаспорт, я его делал, когда были планы на жизнь — путешествовать. Я выбрал страну, в которую могу добраться и попросить убежище. Когда сдаешься властям, тебя временно помещают в тюрьму. Здесь, в Европе, находясь в тюрьме, почувствовал себя более свободным, чем в России.
Я никогда не вернусь в Россию при этом правительстве. Будущее я вижу только здесь. Я вижу здесь свободу. Я, если честно, не думал, что это настолько может влиять на человека. Я думаю, что я смогу работать либо пожарным, либо полицейским. Плюс у меня образование менеджера, я еще учился на аналитика данных. Но больше всего мне, конечно, нравится спасать людей. Не так страшно заходить в огонь, как выйти на митинг одному.
Источник: Екатерина Фомина, «Важные истории».
