В субботу, 11 февраля, на сайте газеты “Комсомольская правда” появились 22 антивоенных материала, в которых рассказывалось о преступлениях российских солдат в Украине, а также о пытках над Алексеем Навальным и другими политзаключенными. Антивоенные новости на сайте прокремлевского СМИ разместил 24-летний уроженец Краснодарского края Владимир Романенко, до этого работавший в ростовских региональных медиа.
После акции Романенко опубликовал пост, в котором извинился перед украинцами за то, что “приложил руку к кремлевской лжи”, и заявил, что выступает против войны и политики президента России Владимира Путина. В самом издании после демарша сотрудника решили ограничить доступ к публикации материалов на сайте для большинства авторов.
Редакция Кавказ.Реалии поговорила с бывшим сотрудником КП о том, что сподвигло его на антивоенную акцию, как выглядела работа в госпропаганде и как к произошедшему отнеслись его родные на Кубани.
– В субботу вечером ты разместил на сайте “Комсомольской правды” десятки антивоенных публикаций. Это было выверенное решение или эмоциональный поступок?
– Это было четкое, спланированное решение. Последнюю неделю, которую я готовился, я рассматривал все возможные последствия от семейных историй до ареста имущества или ситуаций как с Казахстаном – когда отдельных людей вылавливали и депортировали в Россию. Плюс я пытался найти новые проекты до того, как останусь без работы.
Хотя идея эта ко мне изначально пришла действительно на эмоциях. Меня очень триггерила сама пропаганда, то, что я в ней писал, то, какие темы поднимались. Бесили высказывания чиновников о “нацистах и фашистах”, которые “восемь лет бомбили Донбасс”. Я прекрасно понимал, что это полная чушь и что без вмешательства России в 2014 году не было бы таких жестких событий сейчас.
Еще в самом начале работы, в сентябре, когда я писал одну из первых “сводок СВО” (так в России называют войну против Украины – Прим. ред.), меня переклинило и я отправил редактору текст с заголовком типа “Мясники расправились над невинными украинцами”. Это не дословно, но сам заголовок был антивоенным, а текст “нормальным”. Я скинул его в таком виде выпускающему редактору, а она сказала: “Давай это не публиковать, иначе мы все по шапке получим”.
Иногда я старался протащить туда более свободную информацию, например, когда фильм “Навальный” номинировали на премию “Оскар”, я предложил написать об этом. В итоге мне поручили сделать общую публикацию со всеми шорт-листами, но исключить упоминание Навального – так поступили все федеральные СМИ.
Я бы не сказал, что была какая-то последняя капля, просто чувствовал подавленное состояние перед годовщиной начала войны.
– Как коллеги отреагировали на твой поступок? Какие отношения у тебя были с коллективом?
– Один из них написал мне: “Не держи, пожалуйста, зла на коллег, сил тебе выдержать натиск хейта и негатива”. Но потом стер сообщение. Это собственно все, остальные меня молча удалили, почистили личные переписки, редакторы повыше мне вообще ничего не писали. Как я понял, историю теперь хотят максимально замять.
С коллегами-новостниками у нас был общий чат, где мы обсуждали текущие проблемы, личное общение у меня было только с двумя из них. Один парень ушел еще в ноябре служить в армию. Я спросил, поддерживает ли он войну, – оказалось, что да. Вторая коллега после моей диверсии уже ничего не писала.
– Как долго ты работал корреспондентом “Комсомольской правды”? В чем заключались твои задачи?
– Около пяти месяцев. Я подписал договор 12 сентября и до 11 февраля числился сотрудником. На практике я был штатным новостником и занимался написанием новостей на любые темы. Из редакции иногда прилетали задания вроде расписать материал о созданных нейросетью картинках с российской военной техникой в форме цветов.
Я работал в штате по договору, согласно которому оказывал услуги как копирайтер. Так, полуофициально, получается, я и существовал. С вышестоящим начальством [шеф-редактором сайта КП Виктором] Канским я практически не взаимодействовал, только с выпускающими редакторами.
– Ты пришел работать в “Комсомольскую правду” уже после начала войны. Почему ты, несмотря на твою позицию, согласился на это место?
– Я тогда переехал из Ростова, где отучился на журналиста, в Москву и почти четыре месяца не мог найти работу. Надо было как-то жить в огромном, незнакомом городе, а долгов становилось больше.
Я пошел в “Комсомольскую правду”, потому что туда меня готовы были взять сразу. Сначала я попал на стажировку, а уже спустя неделю устроился штатным новостником. Зарплата в месяц выходила от 55 до 70 тысяч рублей. Я решил, что на первое время такой заработок меня устраивает.
Потом началась мобилизация, и я уехал из России. В том числе потому что мне – как и моим знакомым и друзьям – начали поступать звонки с незнакомых номеров. Один из звонивших представился каким-то ведомственным сотрудником ФСБ, который уточнял информацию о фактическом местонахождении, отношении к “спецоперации” и воинской специальности. Один из звонков я проверял через специальное приложение – у других пользователей номер был записан как военкомат. Звонили из Армавира, где я прописан.
Когда я перебрался в другую страну, то понял: на “офисные” вакансии меня тут не возьмут. Я искал удаленные варианты и раскидывал резюме, но возникла очень большая проблема с поиском новой работы. Поэтому на какое-то время я решился остаться в КП.
– “Комсомольская правда” тиражирует критические высказывания в отношении уехавших россиян, в заголовках их иногда прямо называют “тунеядцами”. К тебе самому не было вопросов, когда ты решил уехать после мобилизации?
– Все новостники работают удаленно. Они разбросаны по разным городам России. Я уверен, руководители даже не были в курсе, что я уехал. У меня был разговор только с редактором, которая брала меня на работу. Я спросил, могу ли работать из-за границы, она ответила: “Окей, без проблем”. Ко мне вообще никогда вопросов не возникало, где я нахожусь и что делаю.
Когда началась мобилизация, у меня попросили адрес фактического проживания. Я указал дом московских родственников, и на этом все, больше никакой информации не спрашивали.
– Корреспонденты в редакции сами публиковали новости? Были ли правила, по которым они должны были цензурировать контент, связанный с войной?
– У нас было цензурирование – отбор в чате и мониторинг публикаций уже после их выпуска. Сама процедура выглядит так: выбирается тема для новости из “Яндекс.Дзена”, РИА “Новости”, ТАСС, “Интерфакс”, затем ее скидывают в чат редактору.
“Крамольные” темы из разряда российских потерь – сразу нет, это табу, как и, например, любые новости о действиях “ЧВК Вагнера” под Бахмутом. Потом уже выпускающие редакторы просматривают текст на предмет запрещенных слов. Со мной был прецедент, когда я вставил в новость цитату советника офиса президента Украины о том, что “война – это война”. Мне примерно через минут 15 написали быстро убрать заметку, потому что “мы вообще ни в коем случае не упоминаем войну”.
Собственно, сами фейки новостники не генерировали – мы должны были брать фейковую информацию из инфополя. Кроме того, редакция должна была разбирать на новости репортажи “военкоров”.
– Как родственники отнеслись к твоему поступку? Они сами поддерживают действия России и войну против Украины?
– Мама меня поддержала в том, что я сделал, но при этом я не могу сказать, что она разделяет мою позицию по войне. Она старается держать нейтралитет и считает, что это мой выбор, каким бы он ни был. Хотя, конечно, она очень боится за меня и говорит, что после этого мы можем больше никогда не увидеться. Когда я рассказал об этом бабушке, она ответила, что ожидала от меня чего-то такого и знала, что это рано или поздно случится.
Живущие в Москве родственники со стороны мамы еще с лета со мной не общаются из-за антивоенной позиции. Родные из Армавира – отец, его родители, троюродная сестра с семьей – тоже поддерживают войну. Об их позиции я знаю из соцсетей, видел “Z” (пропагандистский символ войны против Украины. – Прим. ред.) на 9 Мая. Мы с ними не общались даже, когда в последний раз я приезжал домой к друзьям. Я просто знаю, что муж моей сестры и в боевых комаров верит, и в мировое правительство, и в то, что НАТО хочет нас всех уничтожить. Отцу я вообще ничего не говорил и вряд ли расскажу.
– Есть ли у тебя какой-то план куда двигаться дальше? Что ты чувствуешь после увольнения?
– Я шагнул в бездну и пока что не знаю, куда попаду. Но, несмотря на это, мне стало намного легче.
В момент когда я только выложил эти новости, у меня было дикое опустошение и страх. Я терялся и не понимал, что происходит. Как будто бы не возымело никакого эффекта то, что я опубликовал на сайте, это все быстро удалили, и я боялся, что это вообще никто не увидел. Первый комментарий был от выпускающего редактора. В этот момент я задумался, что я вообще всех коллег подставил и поступил ужасно.
Но потом новость разошлась, люди увидели мои материалы в веб-архиве. Мне многие написали в личку после того, как я в инстаграме опубликовал обращение с извинениями к украинцам. Я встречал посты незнакомых людей, которые писали, что мой поступок вселяет в них надежду. Писали и люди из Украины и благодарили за мою позицию. Наверное, только тогда я начал допускать мысль, что это было не зря.
Источник: «Андрей Беседин, «Кавказ.Релии»
