Лиза и Настя Григорьевы – дочери псковского контрактника, который с первых же дней оказался на украинском фронте. 6 марта 2022 года они вышли на пикет с плакатом “Украине – мир, России – свободу!”. Их задержали полицейские и составили протокол за организацию несанкционированного митинга, на который в Пскове почти никто не пришел. В полиции им угрожали колонией, а в школе упрекали в том, что они “подставляют отца”, который служит по контракту в псковской дивизии. С тех событий прошло чуть меньше года, но их жизнь кардинально изменилась: сестры-близнецы уехали из России, отец вернулся с войны живым и теперь пытается уволиться из армии.
Тебе исполняется 18, ты заканчиваешь школу и поступаешь в вуз – новая взрослая жизнь, и все дороги открыты. Все так, если только твой выпускной не пришелся на 2022 год в России.
– Я хотела поехать в Питер, поступить в универ. Я тогда рассматривала актерские вузы – очень сильно загорелась желанием стать актрисой театра. Но потом все это началось. Мотивация готовиться к чему-либо у меня пропала. А так – да, я хотела именно играть в театре в тот момент, – вспоминает планы годичной давности Елизавета Григорьева.
Ее сестра-близнец Анастасия перечисляет свои пропавшие варианты: история, археология или литература, может быть, тоже театр.
– Мне хотелось поступить в прошлом году, либо, если вдруг не получится, то поработать, накопить на учебу и через год поступать. Но это все в России, – говорит Настя. – Но что-то не сошлось.
– Интере-е-е-е-есно, почему-у-у-у? – иронично протягивает Лиза, и девчонки смеются.
С 6 декабря девушки живут в Грузии. “Мы очень злились на государство из-за того, что в итоге отец – в роли оккупанта, это ужасно”, – рассказывала Настя Север.Реалии в марте, когда они с сестрой вышли на антивоенный пикет. Их отец служит в псковской дивизии ВДВ, и в тот момент находился в Украине, на фронте.
“Говорил, что ни в кого не стрелял”
Суд над сестрами состоялся уже после выхода репортажа, 31 мая 2022 года.
– 30-го мы сдавали ЕГЭ по русскому языку, а 31-го – суд, – вспоминает Лиза.
– Да, это было очень смешно, – комментирует Настя. – К чему готовиться – к суду или к экзамену? В итоге мы сдавали только два обязательных предмета – математику и русский язык. У нас сил не было готовиться к другим предметам – “суды, что происходит?!” Я просто забила на подготовку. “Я сдам” – и все. “Ну если что, пересдадим в следующем году!” И где мы теперь? В Тбилиси!
Суд признал Григорьевых виновными в организации несанкционированного публичного мероприятия и выписал по двадцать часов обязательных работ каждой. Отрабатывать, правда, не пришлось. В результате апелляции, состоявшейся летом, вид наказания был изменен на штраф, по десять тысяч рублей обеим. Деньги собрала газета “Псковская губерния” – нужная сумма набежала буквально за пару часов. Сестры не сразу решились просить тогда об этой помощи, но выбора особо не было. Сами они еще не работали, а маме, которая болезненно восприняла гражданскую активность 18-летних дочерей, про штраф сообщать не хотелось.
– Родители до сих пор думают, что наши обязательные работы каким-то образом просто забылись, – говорит Лиза.
Семья не поддержала антивоенную позицию сестер – сказалась и телепропаганда, и визиты политкомиссаров из дивизии. “Замполит напоминал про военную ипотеку: “А если вы квартиру потеряете? Такое тоже может быть”. Мама очень испугалась”, – рассказывали Григорьевы весной про визиты сослуживцев отца, узнавших про их пикет.
Атмосфера в доме была довольно тяжелой, Лиза и Настя в итоге уехали с бабушкой и дедушкой в Бежаницкий район, в деревню, где нет ни одного постоянного жителя. Без связи, без интернета – это был чистый отдых, вспоминают сестры: “Один раз поймали сеть в Бежаницах – так и узнали, что у нас штрафы”.
В июле с войны вернулся отец. Невредимым.
– Приехал и сразу пошел увольняться. Но сейчас это сделать очень сложно, процесс этот до сих пор идет. Родители до сих пор думают, как бы сделать все правильно, через адвокатов, – говорит Лиза.
– Вы расспрашивали его про войну?
– Мы особо ничего не спрашивали, он нам сам все рассказал, об ужасах войны. И сейчас он с нами солидарен. Не знаю, можем ли мы все говорить, чтобы не подставлять его. Я не хочу проблем родителям, пока они не в безопасности. Но он видел смерть, много смерти своих сослуживцев. И трупы украинцев. Но он сам говорил, что ни в кого не стрелял. И возможно, даже гордится этим.
– Он изменил свое отношение к войне?
– Да, однозначно. Сейчас это для него просто кошмар.
– Мы вообще замечаем, что многие, кто вернулся с войны, начинают разочаровываться в государстве. И наш отец не исключение, – добавляет Настя.
– А мама поменяла свое мнение?
– Не совсем. До сих пор у нее сомнения в голове. Это переходный период, наверное. То есть именно с рассказов отца она как-то изменила свое отношение, он в этом плане на нее влияет. Но она до сих пор немного верит пропаганде. Сейчас уже куда меньше, и это радует. Она тоже понимает, что не все, что говорят по телеку, – это правда. Отец рассказывал о войне всем родственникам. Некоторые такие: “Ну ничего себе. Первый раз такое слышу”. Просто телек поменьше смотри, блин!
– Я помню, вы боялись, что отец воспримет ваш поступок как предательство.
– Да, мы так думали, потому что там был страх, что там у него мозги промыты, – соглашается Лиза. – Всякие были мысли. Тем более что с ним не было связи, и мы не могли это подтвердить, у нас были только домыслы. Но, в принципе, все оказалось куда легче. Конечно, без конфликтов не обошлось. Но когда он вернулся, мы разговаривали с ним летом в деревне. И он сказал, что ему было больно от того, что происходит, что делает Россия. Что люди умирают. Никакой поддержки российского государства мы не видели.
– Ругал вас за пикет?
– Было и такое. У нас были конфликты, скажем так, масштабные, но о конфликтах не очень хочется говорить. Главное, что сейчас, хотя мы с родителями на таком большом расстоянии – они во Пскове, мы в Тбилиси, – но, пожалуй, мы даже сблизились. С их стороны мы чувствуем поддержку.
“Здорово, “в деревне” задержусь”
Остаток лета прошел более-менее мирно. Сестры поучаствовали в предвыборной кампании “Яблока”, разносили газеты и листовки, вели соцсети кандидатов, посидели наблюдателями на избирательных участках, отвечали на вопросы журналистов. Когда на псковской границе разразился кризис с украинскими беженцами, Настя стала там волонтером – готовила еду, привозила продукты к границе, мыла “горы посуды”.
– Меня очень сильно это впечатлило. Люди голодные, они так искренне благодарят тебя за еду… Плюс в один из дней был очень сильный ливень. Очень холодно. Не у всех хватало дождевиков, у людей была самодельная обувь из пакетов. Это на самом деле ужасно. Там поставили такие шатры, палатки, где помещалось человек двадцать. Мы там стояли раздавали еду, а люди пытались согреться и зажгли огонь. Им запретили, потому что вдруг сейчас все сгорит. Но им же холодно было! – говорит Настя.
Новые приключения начались с объявлением мобилизации. Но их сестры Григорьевы переживали уже порознь – Лиза в Санкт-Петербурге, Настя в Пскове.
Лиза поеха в Питер развеяться: “походить по достопримечательностям, на митинг съездить, выйти в люди, в общем”. Митинг против мобилизации в Петербурге был назначен 24 сентября на Сенной площади. “Я даже не успела ничего сделать. Меня тут же взяли под ручку и в автобус затолкнули”, – рассказывает она.
В отделе полиции, где задержанных продержали полтора дня, она записывала имена всех, чтобы передать в “ОВД-Инфо”, друзья приносили ей передачи и нашли адвоката. Вспоминает этот опыт как интересный и “очень стрессовый” одновременно.
– Мне мама звонит: я слышала митинги какие-то в Питере, ты же, надеюсь, на них не пойдешь? А я уже сижу в отделе и думаю: блин, что сказать? “Короче, мама, друг позвал в деревню на три дня. Но интернет там просто ужасный! Так что я редко смогу отвечать, но фотографии местности я тебе обязательно отправлю, все, мам, люблю, пока!” Она до сих пор думает, что я в деревне три дня была, – рассказывает Лиза. – Ну да, в деревне – в Тосно, под Питером. Нас туда-сюда катали, но в итоге разместили в Тосно. А там камеры в 2015 году отремонтированы были, так что было очень даже неплохо. И они там сами хлеб пекут, хлеб вкусный.
Начальник ИВС в Тосно очень грубо обращался. Оскорблял всячески, говорил: “Тебе надо весь пирсинг снять”, а мне не снять. Я пытаюсь, а никак. Он говорит: ну все, я несу плоскогубцы, потому что за пирсинг тебе сейчас накидают еще суток. Я думаю: блин, здорово, “в деревне” задержусь. Я очень по этому поводу паниковала.
В следственном изоляторе у меня были прекрасные соседки. Там была семья, которая вышла на митинг – отец, мать, дочь, но отец в другом месте находился. Девочки все – активистки, вышли за идею, потому что они этого хотели. Но были те, кто просто шел в магазин или на тренировку, и просто не повезло. Там ребята на соревнования спортивные шли – и не попали, – рассказывает Елизавета Григорьева.
Вместо планируемой турпоездки на три дня она провела в Петербурге три месяца: “После того, как отсидела три дня в ИВС и поняла, что за три дня я не увидела ничего, кроме стен, я подумала: ну, останусь подольше”.
Ее сестра Настя в это время пряталась от полиции. После объявления мобилизации она тоже пошла протестовать, но обнаружила лишь полную площадь полицейских, протестующих вообще не было.
– Мы стояли с ребятами, к нам подошел полицейский, спросил паспорта. Переписал оттуда данные и спросил телефонные номера. Все, как я теперь понимаю, говорили ненастоящие, меняли какую-то цифру в номере, а я по глупости своей, по наивности, назвала настоящий, – рассказывает Настя. – И через какое-то время мне позвонили, не представляясь, и сказали, чтобы я явилась для дачи показаний. И мне даже не объяснили, по какому делу, что, чего. Потом мне перезвонила матушка, оказалось, что ей тоже звонили насчет меня.
В полицию Настя не пошла. В это время она опять жила в гостях – у своей новой знакомой Марии, активистки, с которой свел старый друг. Мария специально держала комнату в квартире, “которую можно было бы предоставить нуждающимся”. Сестры в итоге с ней очень подружились и теперь вместе живут в Грузии. Уехать решили после еще одного административного дела.
– В один прекрасный вечер к нам стучатся. Я понимаю, что, наверное, из-за меня – в квартире была еще одна девочка, и ее вряд ли бы стали искать. Она открывает дверь, а я прячусь за стенкой. Там стоят люди, они представляются судебными приставами и спрашивают мое имя. Девушка, которая открыла, сказала, что здесь я не проживаю, и закрыла дверь. А позади был полицейский, скрывался лестничной площадке. Потом мы смотрели, как они возле подъезда караулят. И мы приняли решение съезжать немедленно.
На составление протокола Настя Григорьева так и не пошла, 28 октября явилась в суд с адвокатом. Настю обвинили в дискредитации вооруженных сил РФ. “Я испытываю огромную вину перед всеми украинцами, мне жаль, что им приходится через все это проходить постоянно, эти военные преступления, война в стране, разрушенные дома”, – сказала Анастасия в интервью Франс-Пресс, которое дала летом.
Псковский городской суд оштрафовал ее на 35 тысяч рублей. Этот штраф от родителей скрыть уже не удалось. Отменить наказание или хотя бы уменьшить сумму в апелляции не получилось. Само оспаривание Настя максимально попыталась затянуть, чтобы успеть уехать из России без внимания со стороны уже настоящих судебных приставов. Платить за “дискредитацию армии” она не собирается.
“Мы бы не смогли не выйти”
Не все, что случилось в 2022 году, Лиза и Настя Григорьевы готовы рассказывать вслух. Какие-то истории чересчур травматичны, какие-то слишком запутанны. Но важно, что 18-летние сестры-близняшки, оказавшись в центре внимания не только СМИ, но и силовиков, не испугались, не спрятались и не изменили своей позиции. Я спрашиваю, не пожалели ли они о своем мартовском пикете.
– Нет, вообще нет, ни разу, – отвечает Лиза.
– Я даже не представляю, что мы бы не вышли, – Настя пожимает плечами. – Мы бы все равно это сделали. Я думаю, мы бы не смогли не выйти. Потому что отец на войне – разве мы могли просто сказать: “Ну, надеемся, он вернется… Ладно, давай готовиться к ЕГЭ”. Нам еще хуже, наверное, было бы – в эмоциональном плане.
– Какие-то знакомые появились, тоже поддержка, – добавляет Лиза. – А так просто сидели бы: “Ну, отец на войне, бывает, а с кем не бывает? У ребят, вот, тоже отец на войне”.
– У вас в классе, наверное, были и другие дети военных?
– Я помню, что в начальной школе было очень много. Недавно мы узнали, что отец одного из бывших одноклассников погиб на войне. И сейчас, если покопаться, много будет таких одноклассников с такими отцами, – отвечает Лиза. – В 10–11-м классе у нас половина одноклассников – это были люди, которым в принципе все равно: “Макдональдс закрыли, ой”. Они не хотят разбираться, не хотят лезть в политику. Вторая половина – это, скорее, антивоенно настроенные, для которых путинская власть – это кошмар кошмарный. Наш класс – достаточно оппозиционный для военного городка.
При этом z-патриотов именно среди одноклассников девушки не встречали. Хотя с такими пересекались.
– Лично я разговаривала с молодыми людьми, лет девятнадцати, которые уже были в Украине, заключили контракты, – рассказывает Лиза. – Имен я не знаю. Они это делают чисто из-за денег. Возвращаются в Псков, пропивают их, потом опять на войну. Конкретный парень, с которым я разговаривала, сказал, что пропил все деньги, которые получил из-за войны, и теперь поедет обратно. Я говорю: ты что, дебил? “Я поеду обратно. Пускай меня там пристрелят”. Суицидальные настроения какие-то.
Настя рассказывает другую историю:
– Как-то я еду в Питер на “Бла-бла-каре”. Попутчики – два парня, водитель и его друг. Один с костылем. По их разговору я понимаю, что они только недавно приехали с зоны боевых действий, одному за ранение денег еще заплатили. И я вижу, что в принципе они против войны, но все равно пытаются как-то оправдать ее. Один из них говорит: “Да, я понимаю, что мы, по сути, оккупанты”. Они осознают, что они едут на чужую территорию. И также в их речи проскользнула мысль, что на украинской территории нет этих вот “нацистов, бандеровцев”. Один из них даже сказал: в принципе, нацисты есть везде, в любой стране, даже в России.
В Тбилиси у сестер есть поддержка друзей и правозащитных фондов, они надеются получить гуманитарные визы в Германию и попробовать поступить в какой-нибудь европейский университет.
– Я хочу вернуться в Россию после того, как, возможно, закончу обучение или когда наконец-то Россия станет свободной, – говорит Настя. – Я понимаю, что будущее России будет сложным, потому что Россия будет нести последствия войны и нам предстоит еще и репарации платить. Я в ближайшей перспективе не вижу вот эту прекрасную Россию будущего. Я думаю, что должно пройти еще время.
У Лизы другие мысли:
– Мне кажется, что Россия распадется на части: Ингрия, Сибирь, отдельно все остальное. Как в любой завоевательной войне (которую ведет Россия) – допустим, пример прошлого века: как Красная армия дошла до Рейхстага, так и украинская армия должна до Москвы дойти. И ударить по “Центру принятия решений”, просто уничтожить его. Это будет правильно.
Источник: Светлана Прокопьева, «Север.Реалии»
