События 24 февраля 2022 года поставили Запад перед выбором: уступка претензиям Москвы и откат к Ялтинскому миру, признававшему за Россией особую сферу влияния, в пределах которой та устанавливала собственные порядки, либо окончательный отказ от ялтинской концепции, и выставление России жестких требований в рамках общих правил, сложившихся в международных отношениях.
Первое означало бы воссоздание некоего советского блока по образцу СССР+СЭВ. Второе вело к неизбежному демонтажу России, поскольку вне ялтинского мироустройства она становилась архаичным, неконкурентоспособным и просто ненужным звеном в системных мировых раскладах, неспособным существовать в современном мире как полноценное государство.
В силу многих причин, после долгих колебаний коллективный Запад избрал второй вариант, хотя определенная неуверенность в правильности выбора присутствует в его действиях и заявлениях и в настоящее время.
Но реальная ситуация значительно сложнее этой простой схемы.
Во-первых, «общие правила» в международных отношениях, складываясь под воздействием динамичной суммы векторов различных сил, очень изменчивы, и всегда имеют значительный люфт.
Во-вторых, демонтаж России в любом случае будет идти медленно и поэтапно. К тому же, возможны несколько его сценариев, и, то, какой (какие) будут реализованы, остается под вопросом. При этом, каждый из сценариев имеет свою группу поддержки в глобальном мире.
В-третьих, Россия, формально урезанная до размера РФ, но сохраняющая влияние на страны бывшего СССР и СЭВ, а на также ряд стран Третьего мира, занимает в глобальном мире специфическую нишу, и эта ниша востребована. Ненужность России вне Ялты, и неспособность быть полноценным государством, этому положению, как мы увидим, не противоречит. Как следствие, уменьшение, а затем и обнуление российского влияния поставит вопрос о том, что придет этой нише на смену, либо в какие из оставшихся ниш перекочуют нынешние обитатели разрушенной российской «зоны влияния».
В-четвертых, «коллективный Запад» не является ни единой, ни единственной силой, влияющей на мировые расклады. Запад обладает наибольшим в мире суммарным ресурсом, но, как единая сила выступает крайне редко, и всегда непродолжительное время.
Список этих уточнений можно было бы и продолжить, но уже очевидно, что статья о мире без России, не претендующая на размер монографии, должна иметь план, очерчивающий список допущений и затрагиваемых тем.
Мы примем в своих рассуждениях, как данность, что Россия в будущем утратит субъектность, и ни один из продуктов ее распада в течение продолжительного периода политической и экономической субъектности иметь не будет. Остальной мир за время распада России не претерпит больших изменений: все значимые игроки сохранят, в основном, тот же вид и позиции, что ив настоящее время.
Такая категоричность выглядит спорно, но в ее пользу есть два аргумента:
- Утрата субъектности и распад России, а также длительное отсутствие значимой субъектности у продуктов ее распада, представляются самым вероятным, хотя и не гарантированным на 100%, финалом. Это положение придется принять на веру, поскольку его подробное обоснование потребует отдельной статьи, если не цикла статей;
- В настоящее время невозможно создать точную и подробную модель мира без России, поскольку ситуация носит многовариантный характер, и слишком много факторов остаются в состоянии неопределенности. Приближение «всё как сейчас, минус Россия» будет неточным, но практичным. В дальнейшем его можно уточнять, добиваясь хорошей среднесрочной прогностики. Это обычное дело: так, квантовую термодинамику было невозможно создать сразу, но к ней удалось прийти, оттолкнувшись от теории флогистона, отброшенной в дальнейшем, и ньютоновой механики, и пройдя через ряд промежуточных этапов.
Мы будем говорить о том:
- Какую роль играет Россия в современном мире и чего он лишится с ее уходом;
- Кого и почему пугает мир без России, и какова цена сохранения мира, в котором Россия есть;
- Какую форму может принять исчезновение России из мировой системы и, что, скорее всего, останется на ее месте.
Определившись, хотя бы приблизительно, с этими пунктами, мы сможем приступить к разбору темы: как изъятие России из мировой системы сдержек и противовесов может сказаться на существующих в мире альянсах.
Какую роль играет Россия в современном мире и чего он лишится с ее уходом
Несмотря на хроническую экономическую слабость, Россия остается одним из факторов глобального влияния. Для экономически слабой и архаичной страны это, поистине, уникальное положение. Уникальность обусловлена тремя факторами, сложившимися исторически:
- Огромными размерами России;
- Огромными и разнообразными природными ресурсами, сосредоточенными на ее территории;
- Уникальным социальным устройством.
- С последнего пункта мы и начнем.
Социальное устройство России является неофеодальным, и это, само по себе, не уникальное явление. Уникальна длительность пребывания России в этом состоянии: с конца XV века, когда Иван III Васильевич, великий князь Московский, назвав себя «государем всея Руси», слепил из обломка Золотой Орды, и по ее подобию, то, что впоследствии стало «Российской Империей», СССР и «Российской Федерацией».
Неофеодализм похож на феодализм по форме, но отличается по содержанию.
Если крушение феодального государства приводит к гибели, социальной, или физической, его элит, а, на смену им, не приходят ни феодальные элиты страны-победителя, ни сохранившиеся в тени родоплеменные элиты, ни зародыши либерально-капиталистических элит, способные выстроить власть на основе равенства собственности перед законом, то в обществе, погруженном в хаос, происходит откат к феодальным порядкам.
Но реставраторам не на что опереться: настоящие феодальные классы, чье поведение диктуется рамками традиций и корпоративной этики — продукт сложного, длительного по времени, и, во многом, уникального социального консенсуса. Это верно для всех вариантов феодализма, как европейских, так и азиатских.
Попытки возродить феодальные порядки без феодальных элит ведут к тому, что новые элиты рекрутируются из маргиналов, часто с криминальным прошлым. Заимствуя у бывших хозяев модели управления, они лишены их социальных ограничителей. Это дает им тактические преимущества в борьбе за власть, но ведет к деспотии в крайних формах, на всех уровнях новой власти.
Оруэлл в «Скотном дворе» описал именно неофеодализм. Такую же по смыслу социальную структуру построил и Иван III, опираясь на русских коллаборационистов, одним из которых был и сам. Чуждые корпоративной морали ордынских господ, коллаборационисты не могли предложить иных форм и моделей управления. А сопоставление московитской истории с романом Оруэлла обнаруживает их смысловое совпадение, с поправкой на пять веков временного разрыва.
Таким образом, неофеодализм похож на феодализм внешне, но лишен его социально-исторического содержания, а с ним и эволюционного потенциала. Игра без правил дает выигрыш в тактике, но ведет к проигрышу в стратегии. Неограниченная деспотия истощает общество, демографически экономически, и может существовать только за счет экспансии, захватывая новые ресурсы, и хищнически используя их. Когда же и ресурсы, и возможности для экспансии исчерпаны, наступает кризис, и режим рушится.
Вход в социальные лифты при неофеодализме осуществим только через криминальную коррупционную деятельность. Как следствие, и власть, и элиты, генерирующие новые поколения власти, системно коррумпированы и срощены с криминалом, подпитываясь снизу «глубинным народом», принявшим «правила игры без правил». Это порождает феномен криминально-коррупционной псевдонации.
В нормальных условиях нация являет собой социально и экономически активную часть населения; при феодализме это продукт разложения родоплеменного строя, на основе которого, в дальнейшем, может быть сформировано гражданское либеральное общество. Государство, как и положено, выступает надстройкой, связанной с нацией общей традицией. Но неофеодальный произвол деконструирует, по большей части, моральные и социальные нормы, и общество на всех уровнях атомизируется. Понятия закона и преступления размываются, и, место нации, как инкубатора элит, занимают готовые на риск атомизированные личности, внося свой личный произвол в систему произвола всеобщего. Небольшая часть таких попыток, совершенных в удачное время и подходящем месте, не отторгаются системой, а, напротив, интегрируются в неё, вводя «дерзкого и успешного» в ряды неофеодальной элиты. Это формирует в социуме устойчивую криминально-коррупционную антимораль.
Внешних обстоятельств, способных запустить повторное рождение полноценного феодального класса, как правило, не случается. К тому же, неофеодальная деспотия очень живуча. Она успешно разлагает криминально-коррупционными методами, и просто давит «по беспределу» зародыши как вторичного феодализма, так и либерально-национальных элит. Социальная эволюция замирает, и неофеодализм может рухнуть только от исчерпания ресурсов.
Если же доступные ресурсы очень велики, что, в случае России, исторически сложилось из-за широких возможностей для экспансии на восток; и даже растут на захваченной территории, по мере прогресса технологий, то неофеодализм циклично деградирует. Исчерпав себя в очередном цикле, он впадает в коллапс, в ходе которого происходит обновление элит и пересмотр принципов торговли ресурсами в обмен на технологии. Большие размеры, отсутствие нормальной инфраструктуры, наличие оружия, купленного или созданного при помощи импортированных технологий, полученных в предыдущем цикле (сам неофеодализм ничего не создает, вплоть до простейших вещей) делают конфликт с ним затратной авантюрой, отчего соглашение выглядит привлекательнее. К тому же, длинная и разнообразная линейка ресурсов затрудняет эффективную изоляцию такого режима, а сам он, в период упадка, прилагает максимум усилий, чтобы замаскировать свою суть, представляясь надежным партнером.
Но надежное партнерство с неофеодалами невозможно: неспособность играть по правилам и встраиваться в окружающую их среду, не разрушая ее, и делает их тем, что они есть. Неофеодализм — заведомо антисистемное явление, преступность, доросшая до государственного уровня. Он всегда пребывает в состоянии войны со всем миром, а желание «мирно сосуществовать» и «честно торговать» демонстрирует лишь как обманный прием.
Тем не менее, до последнего времени у России это срабатывало — в последний раз в ходе кризиса 90-х, приведшего к демонтажу СССР. Причиной становилось удобное игнорирование сути неофеодализма, что порождало удобные иллюзии о возможности его трансформации без полного сноса. Говорить о честном непонимании здесь, увы, невозможно. Особенности России многократно и подробно описали как исследователи, так и мемуаристы, от де Кюстина до Маркса, и от Ченслера до Фейхтвангера. Их повторяемость во все эпохи была очевидна.
Итак, какую же роль играет в мире такая Россия: огромная по площади, ресурсная и преступная по сути? Притом, стабильно преступная, поскольку неофеодальный произвол — основа российской государственности. Попытки подвергнуть Россию концептуальной реконструкции, предпринимавшиеся на спадах циклов, неизменно и закономерно проваливались. Они лишь ускоряли окончание цикла с последующей неофеодальной перезагрузкой.
Такая Россия: криминальное государство-паразит, а, в рамках ялтинских соглашений и последующих, закреплявших их, договоров о мирном сосуществовании, еще и рэкетир, не могла не стать организационным и ресурсным тылом всех антисистемных сил транснациональных криминальных корпораций (ТНКК), идейных антилибералов, разного рода диктаторов, коррумпированных политиков и т.п. Всё, что паразитирует на системной, и, в силу этого, легитимной части глобального мира, подтачивая её, как магнитом, притягивается к России — ровно в той мере, в какой оно выпадает из глобальной системы в глобальную антисистему.
Именно это и превращает Россию в один из мировых полюсов силы, несмотря на очевидную слабость. Впрочем, слабость России относится лишь к созидательной деятельности, а вот в способности разрушать ей нет равных.
Это не удивительно, ведь под контролем Кремля, прямым или косвенным, находится весь глобальный антисистемный ресурс: криминала, коррупции, а также более мелких, или менее выраженных, по сравнению с Россией, неофеодальных режимов. Это огромная сеть, наброшенная на мир, и важнейшие центры управления ею находятся в Москве.
Ресурсное богатство и огромная территория, дающая влияние на мировую логистику, лишь дополняют и раскрывают главное качество России — ее глобальную генерацию криминалитета. Сама по себе торговля ресурсами, пусть и в больших объёмах не вывела бы Россию в число мировых центров силы. Но ресурсное богатство, помноженное на ключевую антисистемную роль, делает ее одним из них.
Кстати, эти объёмы сильно преувеличены пропагандой: так экспорт газа из России составляет всего 6,2% мирового, и его значимость была достигнута тем, что страны ЕС, под влиянием российской агентуры, десятилетиями укрепляли монопольную зависимость от российских поставок.
Как следствие, изъятие России из мировых раскладов лишит глобальный криминалитет его тыла, крыши, посредника в отношениях с различными (меж)государственными структурами, и части внутренних связей. Разрыв цепочек породит усилия по их реорганизации в новых условиях. Но ничего, столь же пригодного на роль глобальной криминальной базы, как Россия, в мире нет, и не предвидится. Так что позиции «глобальной Тени» с исчезновением России, вероятно, станут слабее… но это не точно.
Дело в том, что с глобальной Тенью все очень непросто. Глобальным источником легитимности сегодня является коллективный Запад, как самая ресурсная и продвинутая часть мира, управляющая большей частью финансовых потоков. Но коллективный Запад размыт и неоднороден. И даже объединяя усилия, что случается редко, он способен влиять на мир, но не может контролировать его. Как следствие, международное право также размыто и необязательно, отчего размыты и границы «глобальной Тени». В ее серую зону попадают множество стран с большим ресурсом международного влияния, включая даже Китай, где сложился режим, близкий к неофеодальному.
Конечно, Китай является значимой частью легитимной мировой экономики, и, Москва, по причине западного санкционного давления, все больше попадает в вассальную зависимость от Пекина, что китайцев устраивает. Но ряд обстоятельств порождают недовольство Запада Китаем — и, усиление неофеодальной составляющей в китайской системе власти, занимает в этом ряду не последнее место. Как следствие, Китай в перспективе видит в Москве не только сырьевой ресурс, загоняемый санкциями на его поле, но и прокси для действий, в которых Пекин может остро нуждаться, но, сам в них, заботясь о репутации участвовать, не станет.
Кроме того, сложные отношения конкуренции и сотрудничества между государствами и ТНК породили двойной набор границ: территориальных, между государствами, и, размытых, но объективно существующих, между зонами контроля ТНК, проходящих по рынкам и зонам действия различных юрисдикций. И, поскольку, набор этот двойной и несовпадающий, то границ оказывается слишком много. В этих условиях криминал и коррупция играют роль смазки, без которой шестеренки глобального механизма вращаются лишь с трудом, если вообще вращаются. По разным оценкам, теневая часть мировой экономики составляет от 10 до 30% общего объема, и разброс оценок связан, прежде всего, с тем, что понятия законности/незаконности размываются, так что провести границу бывает сложно. Таким образом, исчезновение криминальной России из мировых раскладов способно оказать дестабилизирующее воздействие и на легальную мировую экономику.
Источник: Сергей Ильченко, Newssky
