Под конец 2022 года в России вступили в силу сразу два новых и откровенно репрессивных закона — о «контроле за деятельностью лиц, находящихся под иностранным влиянием» (так теперь именуют всех «иноагентов») и о запрете пропаганды «нетрадиционных сексуальных отношений». Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов считает, что на этом Кремль не остановится. В России выстроена такая система управления, которая требует создавать все новых «виноватых» и «опасных других». Ускоренная радикализация страны вызвана не определенной идеологией, а нежеланием держащихся за власть людей нести ответственность за свои ошибки и преступления. Впрочем, и идеология в процессе борьбы за безнаказанность тоже формируется.
Теракты, в которых гибнет невообразимое количество мирных граждан. Наводнения и пожары, перед которыми государство разводит руками; эпидемия, принесшая рекордную избыточную смертность. Проваленные реформы, включая военную. Развязанная война, которая ведет к военным преступлениям на территории Украины и обнажает деградацию институтов государства и общества в самой России.
Все это этапы пути российского государства на протяжении минувших 20 лет. Все перечисленное давно бы привело любую партию и любого политика к потере власти. Но федеральное руководство России на протяжении двух десятилетий работало над тем, чтобы с него нельзя было спросить за провалы в его основном деле — в государственном управлении.
Работа по уходу от ответственности ведется с помощью отмены части выборов, ограничения права быть избранными и перенесения ответственности за повседневные решения на региональный и муниципальный уровни. Важнейшая задача российской пропаганды не распространение каких-либо лозунгов, а восхваление удач президента и перенос ответственности за неудачи на других. Группа, находящаяся у власти в России, сделала ставку на уничтожение политических альтернатив себе, на максимально возможную изоляцию себя от общества, на неподотчетность гражданам и демобилизацию граждан в общественных делах.
Устранение граждан от дел было секретом «успеха» российской модели управления.
Но эта модель зашла в тупик, поскольку война, начатая самим Путиным, показала, что граждане ему все-таки нужны — в качестве солдат, работников и добровольных помощников в оснащении разграбленной коррупционерами армии. Проблема в том, что демобилизованному обществу крайне трудно объяснить, почему оно вдруг должно мобилизоваться. Постоянно меняющиеся причины войны — хорошая иллюстрация. В качестве оправдания вторжения в Украину людям предъявляется то план «денацификации», то борьба с сатанизмом, то противодействие «нетрадиционным» отношениям, то необходимость территориальных приобретений. Ни одно из этих оправданий войны не мобилизует общество надолго, именно поэтому системе постоянно нужны новые. А воображаемые «чужие» и «другие» еще нужнее.
Процесс создания «других» внутри страны ускорился в силу неудач на фронте. В военных провалах, как прежде в неудачах внутренней политики, должен быть кто-то виноват. Манипулируя обществом и раздавая ярлыки «чужих», власть пытается доказать, что она обществу «своя». Называя некоторые виды человеческого поведения «нетрадиционными», власть пытается выступать в роли защитницы традиций.
Законы о людях, «находящихся под влиянием», и «нетрадиционных» людях вступили в силу. Первый из них — наследник революционной идеи «врагов народа», второй изображает приверженность государства некоторой «традиции», а фактически следует характерной для европейских империй прошлого идее криминализации негетеросексуальных отношений. Российское государство, возможно, того не желая, стало и революционным, и традиционным одновременно.
Фальсификация традиции
Если и существует какое-то подлинно «традиционное» отношение гражданской власти к негетеросексуальности, то его можно охарактеризовать как равнодушное. Например, историк индийской мифологии Девдутт Патанаик описывает это так: «Хотя [в Индии] это не было частью мейнстрима, существование этой сферы жизни признавалось, пусть и не поощрялось».
Единое наказание за «противоестественные» сексуальные отношения было введено британскими колонизаторами только в 1861 году и отменено уже новыми властями независимой Индии в 2018-м. Похожим образом криминализация негетеросексуальных отношений проходила в XIX и в начале XX века в большинстве европейских колоний Азии и Африки.
Президент Зимбабве Роберт Мугабе в свое время говорил о гомосексуальности как об изобретении Запада, которое «разрывает моральную ткань африканского общества». А президент Либерии Эллен Джонсон-Сирлиф называла законы, направленные против ЛГБТ-сообщества, отражением «традиционных ценностей». Эти и другие политики, делающие подобные заявления, умалчивали, что до вестернизации права в их странах — как и в России — криминализации гомосексуальности в гражданском законодательстве не существовало.
Что, впрочем, не означает и того, что «изобретением Запада» было преследование ЛГБТ-людей. Например, введение имперского законодательства на некоторых, преимущественно мусульманских территориях вело к смягчению реально практиковавшихся наказаний за гомосексуальность, связанных с религиозной традицией. Например, замену побивания камнями пожизненным заключением. Именно религиозные нормы были особенно суровы к гомосексуальности. Но далеко не всегда и не везде гражданская власть брала их в расчет.
В России однополые отношения считались «грехом», но были предметом исключительно церковного ведения. То есть если и наказывались, то временным отлучением от причастия, покаянием и постом. Частью гражданского права религиозное неприятие гомосексуальности стало только при Петре I, причем только в воинских уставах, заимствованных в Саксонии и переведенных с немецкого. На всех гражданских нормы, наказывающие за однополые отношения (тоже по германскому образцу), распространили только при Николае I. При этом в России не было связанных с гомосексуальностью судебных процессов, сравнимых с делом Оскара Уайльда.
После революции 1917 года дискриминационные законы были отменены вместе со всеми прочими. Но в 1930-е советская власть вновь криминализировала гомосексуальность. Британский историк Дэн Хили связывает это с предубеждением советских лидеров (и недавних подпольщиков) против удовольствия как самоцели — и с их стремлением контролировать семейную жизнь во имя планового воспроизводства граждан «нового общества»
Историк Ирина Ролдугина обращает внимание, что кампанию против абортов в СССР вели максимально публично, а статью «за мужеложество» встроили в Уголовный кодекс, не привлекая к этому внимания. В отличие от нацистов, задачи полного уничтожения гомосексуалов советские лидеры не ставили, а использовали уголовную статью прежде всего для шантажа или выдворения из страны работавших в СССР иностранцев. При этом важным долгосрочным последствием того, что государство восстановило преследование за гомосексуальность, стал перенос в право тюремно-лагерных культурных норм и иерархий.
Сегодня в огромном количестве стран мира — где-то медленнее, где-то быстрее — идет процесс декриминализации гомосексуальности. В бывших метрополиях он практически завершен, а в бывших колониях продолжается.
Интересно, к слову, что в постколониальном франкофонном мире он происходит значительно быстрее, чем в бывших колониях Великобритании, поскольку Франция отказалась от криминализации гомосексуальности после Французской революции в 1791 году, а Великобритания — только в 1967-м. Почти в 70% стран, прошлое которых связано с британским колониализмом, в той или иной форме сохраняется криминализация гомосексуальных отношений. Среди бывших французских колоний таких 33%.
Так или иначе, юридическое отношение к ЛГБТ-сообществу в целом в мире по меньшей мере не ухудшается. В числе исключений — то есть стран, где политикам удалось заразить часть общества призывами к восстановлению «традиционных ценностей», — Уганда, Чад и Россия.
Фальсификация мессианства
Известное с римских времен выражение «враг общества (народа)» ввели в широкий общественный обиход французские революционеры. Это выражение с тех пор прочно связалось с идеей социальной революции. Революция была народная, а ее противники, таким образом, с точки зрения революционеров, шли против народа.
Подхватили эту логику и русские революционеры. Выйдя из подполья и став правящей партией, коммунисты сохранили революционный подход к политике. Имея политический опыт только в подполье, они стремились победить не в соревновании идей, ареной для которого служат свободные выборы, а блюсти чистоту учения и чистоту рядов, то есть постоянно бороться с еретиками и отступниками. В сражениях с различными «уклонами», врагами, шпионами и предателями и состояла история русской социал-демократии (позже — советского коммунизма), как до революции, так и после.
Поскольку партия считалась заведомо и по сути своей непогрешимой, то ее вожди не допускали, что могут совершать ошибки. Бедствия, голод, техногенные катастрофы — во всем этом по необходимости должны были быть виноваты «враги» — носители чуждых классовых ценностей и агенты иностранных держав. Задача была превратить оппонентов в «других», чтобы противостояние с ними выглядело не как соревнование или соперничество, а как война. С врагами не соревнуются.
Стоявшая в центре политической системы претензия на окончательное научное знание о целях развития всего человечества неминуемо вела к мессианству. Советское руководство видело себя предводителем всех сторонников коммунизма в мире. От коммунизма как идеологии власти нынешней России отказались, но претензию на глобальную миссию сохранили. Возможно, сама структура власти, отказывающейся от конкуренции и ответственности, ведет к возникновению потребности в мессианстве. Остается только наполнить эту потребность содержанием.
Нынешние российские правители стремятся обозначить в качестве своей миссии сохранение и распространение традиции. Сделать это в стране, где подлинные традиции десятилетиями уничтожались, крайне трудно. По уровню урбанизации и индивидуализации Россия мало отличается от западных обществ. Православными себя называют 81% опрошенных, но регулярно в церковь ходят только 6% населения (и 8% среди считающих себя православными). В России самое высокое количество абортов на душу населения в мире и один из самых высоких в мире показателей разводов. Возможно, в силу этих обстоятельств, ядром традиции российские власти выбрали именно гетеросексуальные отношения.
Революция плюс традиция
Революционный подход к политике — то есть стремление представить оппозиционеров врагами — был широко распространен в мире в ХХ веке. Некоторые из таких режимов — коммунистические — действовали по формуле «революция минус традиция», ломая устои реального и воображаемого темного прошлого. А некоторые — фашистские — строили свою политику по формуле «революция плюс традиция» и занимались реконструкцией реального и воображаемого великого прошлого («Великий Рим», «Великая Германия» и т. д.).
Россия в ХХ веке попробовала первое. В нынешнем пробует второе.
Смесь революционной нетерпимости с традиционализмом — в основе фашистских движений. Российские власти утверждают, что борются с революцией, но унаследовали революционные подходы к политике. Говорят, что стоят на страже традиций, но в России если какие-то традиции и укоренены, то позднесоветские, то есть совсем недавние. Они фальсифицируют все вокруг.
Из всего репертуара традиционализма (религия, семья, подчиненное положение женщины, социальный консерватизм, включая борьбу с абортами и разводами, патриотическое искусство, архитектура) путинский режим выбрал борьбу с гомосексуальностью вероятнее всего потому, что полагает, что этой темой легко манипулировать в обществе, где распространена тюремная субкультура. Впрочем, чем больше будет у нынешних властей времени, тем увереннее они будут подвешивать к своему каркасу весь остальной набор.
Автор классических работ по истории фашизма Джордж Мосс писал: «В отличие от коммунизма, фашизм строился на базе общественного согласия и вырастал из глубоко укорененных ценностей и традиций» (см. в конце текста описание книги The Fascist Revolution. Toward a General Theory of Fascism).
И все-таки главный мотив официальной политики в России не изначально выбранная идеология, а стремление к свободе от ответственности. Насаждение представления о непогрешимости власти было первичным (тогда как страсть к истории и традициям больше похожа просто на украшение, которое, впрочем, становится все более навязчивым).
Это стремление уйти от подотчетности обществу внутри России и от необходимости отвечать перед любыми международными структурами вне РФ стало за два минувших десятилетий важнейшей сферой приложения сил Путина и его окружения. Постепенно это стремление поглотило все остальное. Оно уже привело к войне, поскольку война оказалась очередным средством удержать власть и тем самым избежать ответственности за прошлые преступления. Теперь это стремление мешает закончить войну, ведь над вождями России нависает ответственность не только за коррупцию и убийства оппонентов, но и за чудовищные преступления в соседней стране.
Свои военные неудачи и экономические провалы вожди России в итоге спишут на «иностранных агентов» и «нетрадиционных» людей. Но на этих двух группах они не остановятся и до последнего будут придумывать врагов и виноватых, чтобы объяснять свои проблемы и поражения. Поиск могущественного врага — их насущная потребность. Они будут продолжать действовать по формуле: «Враги слабы и становятся все слабее, но они сильны и становятся все сильнее».
Источник: Максим Трудолюбов, «Медуза»
