Специальный гость «Радио Свобода» – Сергей Алексашенко, независимый экономист, бывший первый заместитель председателя правления Центрального банка России.
Сергей Медведев: Начнем подводить итоги страшного 2022 года. С точки зрения экономики для России он оказался, видимо, не таким уж страшным. Экономика показала гораздо большую устойчивость, чем предполагалось в марте-апреле.
Сергей Алексашенко: Как сказал, насколько я понимаю, Чжоу Эньлай в беседе с Генри Киссинджером, итоги Великой французской революции подводить еще рано. Российская экономика действительно не рухнула, но, честно говоря, и не должна была рухнуть. Вообще, я плохо представляю себе ситуацию, когда экономика какой-либо страны может рухнуть, исчезнуть в тартарары, послужить причиной исчезновения государства. Я не могу вспомнить такого на моей памяти за последние несколько сотен лет. Куда уж тяжелее для России период Октябрьского переворота, Гражданской войны, но и там экономика продолжала функционировать.
Я бы привел такую аналогию: мы едем на скорости километров 100, у нас не очень современная машина, не очень понятная дорога, это не немецкий автобан, 220 мы ехать не можем. Темно, плохо видно, была хорошая дорога, вдруг выбоины, какие-то шумы, мы чувствуем – что-то случилось с машиной, а что именно, не понимаем. Но мы точно видим, что скорость с желаемых 100 (а мы все-таки хотим куда-то добраться вовремя) упала километров до 85. С одной стороны, вроде бы хочется посильнее нажать на газ, а с другой стороны, какие-то звуки, шумы, дорога скользит…
Короче говоря, экономика потеряла скорость. На этот год Минэкономики планировал 2,5-4% роста, а получилось минус 3, но это – “средняя температура по больнице”. В первом квартале 2022 года экономика еще росла, потом начала снижаться. Потеря роста на 11% – это существенный удар по экономике.
Сергей Медведев: Сюда же, наверное, включены и транспортировка мобилизуемых, и выплаты гробовых, и увеличенные медицинские расходы? Если говорить про реальный сектор, то это никакие не 7%, а гораздо больше.
Сергей Алексашенко: Да, конечно. Мы же сейчас можем опираться только на оценки, итогов года у нас еще нет. Достаточно напомнить, что военные расходы увеличены в бюджете примерно на полтора триллиона рублей, а это 1% ВВП. Эти военные расходы с точки зрения экономического потенциала не только ничего не создают, но, вообще говоря, разрушают, вся война разрушает будущее российской экономики. Но, как бы мы ни относились к военным расходам, в конечном итоге на производстве вооружений люди получают зарплату, платят налоги, то есть это все равно экономика. Путин, конечно, разрушает экономический потенциал России, но в текущем режиме это улучшает статистические показатели.
В любом случае потеря 11% экономической динамики – это очень серьезный удар по экономике. Другое дело, что российская экономика очень примитивна, в мировых цепочках она стоит в самом начале, производит сырье. Если бы она производила какие-нибудь компоненты для автомобилей, самолетов, компьютеров, то есть стояла бы где-то посередине, то теоретически это был бы вопрос времени и денег: сколько нужно времени на то, чтобы построить предприятие и обойти Россию с разных стороны, чтобы кто-то другой (Польша, Чехия, Турция, Уганда) начал производить все эти комплектующие, только не Россия.
Без российского сырья мировая экономика сегодня прожить не может. Поэтому скорость наш автомобиль потерял, но мы точно знаем, что двигатель работает, колеса не пробиты, руль у нас в руках. Смотрим, что будет дальше. При этом у нас пока нет понимания, будет скорость нашего движения дальше снижаться или в какой-то момент мы сможем подняться хотя бы с 85 до 90, а может быть, даже до 95.
Сергей Медведев: Всегда казалось неким апокалиптическим сценарием: закончится российский экспорт углеводородов, будет обрублена труба на Запад. И вот сейчас газовая труба действительно на 80% обрублена, и в эти дни начинают в полной мере работать нефтяные санкции против России. Насколько велики потери российского нефтегазового сектора и той доли доходов, которую он дает в российской бюджет?
Сергей Алексашенко: Пока ни о каких потерях для российской экономики говорить невозможно. Санкции в отношении российских углеводородов пока всерьез не работают, вплоть до ноября российская экономика производила и продавала нефти и нефтепродуктов больше, чем в прошлом году. Суммарная цена проданной нефти на экспортных рынках была выше, чем в прошлом году, несмотря на то что с апреля российская нефть продается с дисконтом 25%, просто в прошлом году цены на нефть были очень низкими. И они росли: в начале 2021 года цена на нефть была ниже 60 долларов за баррель и поднялась до 80 долларов к концу года. То есть это был практически выход из постковидного состояния. Даже российский бюджет как-то умудрился получить чуть больше нефтегазовых доходов.
Главный удар по доходам российского бюджета нанесли не западные санкции, а укрепление рубля. За продажу нефти и газа российская экономика, компании получают доллары, а Минфину идут рубли, пересчет долларов в рубли происходит по обменному курсу. 22 февраля доллар стоил 75 рублей, сейчас – 60.
Сергей Медведев: Мне доводилось слышать, что санкции вообще имели противоположный эффект. Они ограничили импорт России, при этом существенных ограничений по экспорту не наложили, нефть резко выросла, и у России совершенно потрясающее положительное сальдо торгового баланса, поэтому и укрепился рубль.
Сергей Алексашенко: Я позволю себе не согласиться. Начиная с апреля российская нефть продается с дисконтом 25%. Если бы не было ограничений, то российская экономика, компании, бюджет получили бы денег в долларовом выражении на 20% больше. Поэтому нельзя сказать, что нет вообще никакого эффекта. Вторая часть – это то, что укрепилось торговое сальдо. Но рубль укрепился не потому, что торговое сальдо в России прочное, оно в принципе всегда прочное. Рубль укрепился из-за того, что Центральный банк сделал его неконвертируемым и закрыл практически все капитальные операции для нерезидентов, закрыл многие текущие операции. То есть рубль из состояния свободно конвертируемой валюты, каковой он являлся 23 февраля, стал ограниченно конвертируемой валютой. Из-за того, что Центробанк не дает покупать и вывозить любую валюту из России, спрос на нее искусственно ограничивается. Поэтому укрепляется рубль, а не потому, что санкции не работают. Они работают.
Посмотрите на статистику деревообрабатывающей промышленности – производство фанеры упало на 40%, калийные удобрения упали на 40%, производство стали – на 10%, добыча угля – на 7%. Это те санкции, которые реально работали в отношении российской экономики. Говорить, что они оказали противоположный эффект, – не знаю, мне кажется, они оказали ровно тот эффект: как отмерили, так и отрезали.
Сергей Медведев: В дальнейшем они будут еще сильнее бить по российской экономике? Или потолок санкций уже достигнут и Россия к нему адаптировалась?
Сергей Алексашенко: По-моему, Запад в принципе исчерпал свои возможности или уже близок к их исчерпанию в ограничении российского сырьевого экспорта. Мы еще не знаем эффекта от запрета со стороны Евросоюза на импорт российских нефтепродуктов, который вступит в силу 5 февраля. Если нефть в танкерах и ей по большому счету все равно, куда плыть: то ли в Роттердам, то ли в Шанхай, то ли в Индию, то ли в Сингапур, то ли в Индонезию , – то с нефтепродуктами ситуация другая, далеко не все страны готовы покупать нефтепродукты вместо сырой нефти, потому что они хотят загружать свои нефтеперерабатывающие заводы. Кроме того, для перевозки нефти Россия закупила танкерный флот, а для перевозки нефтепродуктов это уже может не получиться.
Из того, что остается неизвестным и может оказать серьезное воздействие на российскую экономику, это экспорт нефтепродуктов. Россия, условно, добывает 100 единиц нефти, из них примерно 50 единиц идет на экспорт в виде сырой нефти, а еще 25 единиц идет на экспорт в виде нефтепродуктов. Это очень значимый кусок для экономики и с точки зрения загрузки мощностей нефтеперерабатывающих заводов, и с точки зрения экспортной выручки. Эксперты говорят, что будут проблемы, но насколько серьезными они будут, насколько сильно упадет российский экспорт, мы пока не понимаем.
И второй эффект, который тоже не до конца понятен. Падение экспорта российского газа в Европу, падение добычи газа в России – это личная заслуга президента Владимира Путина, который еще в августе 2021 года приказал постепенно сокращать поставки газа в Европу. Досокращались до такой степени, что теперь практически все европейские страны приняли решение отказаться от импорта российского газа. Сегодня мы говорим, что экспорт в Европу упал на 70%, а в следующем году он будет продолжать падать.
Сергей Медведев: По итогам года газ же скакнул, был скачок 450%, то есть в абсолютных терминах, в ценностном отношении газа опять-таки продали больше, чем в 2021 году.
Сергей Алексашенко: Да, в деньгах это получается больше, но эта игра, сокращение продаж в обмен на рост цен, не может продолжаться бесконечно. Если вы в это арифметическое уравнение заложите падение экспорта в 5 раз, до которого осталось уже совсем чуть-чуть (сейчас он снизился на 70%, а нужно, чтобы снизился на 80%), то, в принципе, уже выйдете в нулевую сумму. Как только у вас падение экспорта будет еще сильнее, в десять раз, предположим, то тут уже вы точно будете в минусе. А если добавить к этому, что Минфин обложил “Газпром” дополнительными налогами, то финансовое положение “Газпрома” будет тяжелым, ему будет уже тяжело поддерживать текущие проекты. Не все санкции вступают в силу мгновенно. Владимир Путин такой гениальный стратег, что заложил мину отложенного действия под “Газпром”, то есть она может взорваться в несколько эпизодов и последовательно: в этом году, в следующем, возможно, и в 2024-м еще какие-то отголоски дойдут.
Сергей Медведев: Насколько вообще по карману России эта война?
Сергей Алексашенко: Цена войны имеет несколько измерений. Можно просто тупо считать, насколько увеличены военные расходы, расходы на правоохранительные действия (та же Росгвардия), общегосударственные расходы. Но все это уложилось в 2022 году примерно в 2% ВВП. Будет неправдой сказать, что это неподъемная сумма для российского бюджета, ведь в том же Фонде национального благосостояния даже сегодня имеется где-то 5,5% ВВП. Понятно, что можно профинансировать войну в течение еще какого-то времени.
Есть другое измерение войны. Для того чтобы ее продолжать, нужно все большую часть экономического потенциала страны направлять на производство вооружений, перераспределять ресурсы в пользу оборонных предприятий, мобилизовывать 300 с лишним тысяч мужчин работоспособного возраста. Мы уже видим статистику: количество мужчин в возрасте от 19 до 45, ищущих работу, резко упало. Еще добавим к этому, что 300–500 тысяч молодых и работоспособных россиян уехали из России из-за своих антивоенных настроений. Это цена, которая в текущем режиме подрывает экономический потенциал России и нарушает равновесие. Когда вы направляете деньги на пушки вместо масла, понятно, что масла будет меньше, жизнь будет хуже. Ресурсы не бывают бесконечными, а экономика, вместо того, чтобы тратить деньги на развитие, тратит их на производство никому не нужного с точки зрения долгосрочного будущего железа, которое тут же превращается в осколки.
Сергей Медведев: Можно посчитать стоимость этой войны? Сколько были военные расходы СССР на пике холодной войны, во время войны в Афганистане? Сейчас, как я понимаю, Россия тратит на войну где-то 5% ВВП.
Сергей Алексашенко: В 1987–88 годах Советский Союз тратил на вооружение 10% ВВП. Там была гонка вооружений, связанная со стратегическими вооружениями, немножко другая структура расходов. На войну в Афганистане, конечно, денег уходило меньше, потому что интенсивность боевых действий была другая, затраты на снабжение армии были существенно меньше, и мобилизации никакой не было, воевали призывники. Поэтому напрямую сравнивать невозможно. Я думаю, текущие расходы сильно превышают расходы на афганскую войну.
Есть еще одно измерение расходов на войну. Россия тратит деньги на пушки вместо масла. То, что в отношении России, ее компаний, банков, бизнесменов вводятся санкции, подрывает долгосрочный потенциал роста. Россия выкидывается из проектов, связанных с получением современных технологий, современных знаний, современных менеджеров, теряет возможности выхода на наиболее развитые, перспективные, богатые рынки. Это подрывает экономический рост на десятилетия вперед.
Сергей Медведев: Экономика – это не то, что может вынудить Путина остановить войну, а тем более элиту – пойти на какие-то изменения?
Сергей Алексашенко: Это совершенно точно не будет представлять в 2023 году для Кремля настолько серьезного вызова, чтобы менять политические цели, не говоря уже о том, что вызывать раскол в элитах. Я вообще очень скептически отношусь к тому, что даже серьезные ухудшения в экономике могут привести к политическим изменениям. Посмотрите на Северную Корею, Венесуэлу, Зимбабве: есть много примеров стран, которые находятся в катастрофическом экономическом положении, но при этом никаких политических изменений там не происходит.
Сергей Медведев: Что тогда может быть драйвером перемен?
Сергей Алексашенко: Причиной радикальных политических изменений может быть только раскол элит. Когда то, что называется правящей элитой России, расколется по вопросу о том, куда идти стране в будущем. Нужно ли продолжать упорно биться головой в бетонную стену, на чем настаивает Владимир Путин, или все-таки прекратить этот бессмысленный процесс, сменить водителя нашего автомобиля, попытаться если не объехать эту бетонную стену, то по крайней мере перестать биться в нее головой.
Почему может случиться раскол элит – это, безусловно, серьезное военное поражение России в агрессивной войне против Украины. Давление на членов путинской политической элиты возрастает, все введенные персональные санкции, все ограничения изменяют качество жизни. Причем для этих людей качество жизни падает гораздо сильнее, чем для крестьян или пенсионеров в Тамбовской области или Магадана. Резкое падение качества жизни, готовность терпеть, соглашаться на то, что тебя уже не воспринимают как нормального человека за пределами одной восьмой части суши, только нарастает. У чиновников есть жены, дети, любовницы. Детей выгоняют из университетов, у жен конфискуют квартиры, они не могут полететь куда-то на шопинг и так далее. Один месяц можно, три месяца можно, даже один год можно, но когда эта ситуация продолжается и продолжается, да еще и на фронте идут поражения за поражениями, конечно, это может стать… Я не говорю, что обязательно станет, но это в моем понимании единственный сценарий, который ведет к расколу элит, единственный сценарий политических изменений в России, который мне сегодня представляется реалистичным.
Сергей Медведев: Если смотреть на 2023 год, вероятен сценарий медленного продолжения опускания Россия?
Сергей Алексашенко: Военные успехи Украины, ее победа на фронте зависит от количества и качества тех вооружений, которые получает украинская армия от стран Запада. Если поставки вооружений будут идти такими же темпами, как в этом году, то решительного военного успеха, разгрома российской армии я пока не готов ожидать. Объем американского бюджета, который утвержден на помощь Украине, не сильно превышает объемы этого года. Поэтому тот сценарий, который вы назвали медленным сползанием России дальше, но при этом с продолжением агрессивной войны и сохранением политической конструкции, по состоянию на сегодня более вероятен, чем сценарий военного поражения России.
Источник: Сергей Медведев, «Радио Свобода»
