В британском издательстве «Smokestack Books» вышла антология из 100 стихотворений, написанных российскими поэтами после 24 февраля. Редакция выбрала 10 из этих стихотворений.
Дмитрий Коломенский
Это Вера Петровна — она людоед
Познакомьтесь: это Вера Петровна — она людоед.
И не то чтобы Вера Петровна варила людей на обед — нет!
И не то чтобы Вера Петровна кралась в ночи тайком,
Поигрывая клинком, потюкивая клюкой, поцыкивая клыком —
Вот опять-таки нет! Вера Петровна растет как цветок:
Если дует западный ветер — клонится на восток,
Если дует восточный — на запад. И, что важнее всего,
В эти моменты Вера Петровна не ест никого.
Но когда начальник — не важно, велик ли он, мал —
Рассуждая публично о мире и счастье, подает особый сигнал,
Некий знак — то Вера Петровна считывает его на раз.
И тогда у нее распрямляются плечи, загорается красным глаз,
Отрастает религиозное чувство, классовая ненависть, девичья честь —
И она начинает искать кого бы съесть.
Обнаружив враждебный взгляд, ядовитый язык, неприятный нос,
Простодушная Вера Петровна пишет донос,
Изощренная Вера Петровна пишет пособие или статью
Под названием «Наиболее полный перечень рекомендаций
………………………..по выявлению и пресечению деятельности
………………………..политически вредных элементов,
………………………..мешающих России подняться с колен и жить в раю».
А самая-самая Вера Петровна знает, что за так человечинки не поднесут,
И устраивается работать в полицию, прокуратуру, суд —
Там и мясо свежей, и поставки бесперебойней, и устроено все по уму;
И вообще, в коллективе питаться полезней, чем одному, чему
Существует масса примеров — в любой стране и во все века.
А уж соус, под которым человечинка наиболее сладка,
Выбирается в соответствии с эпохой, когда устанавливаются
Нормативы и параметры заготовок людского мясца.
Но потом времена меняются, начальство сигналит отбой.
Тут же Вера Петровна никнет плечами, красный глаз меняет на голубой
Или карий; чувства, ненависть, честь умеряют пыл —
Человек становится с виду таким же, как был.
И мы едем с Верой Петровной в автобусе, обсуждаем дела —
Что редиска в этом году не пошла, а картошка пошла,
Что декабрь обещают бесснежный. И тут я вижу, что
Она как-то странно смотрит, будто пытается сквозь пальто
Разглядеть, какую часть меня — на жаркое, какую — в щи…
— Да и с мясом сейчас непросто, — говорит, — ищи-свищи —
Днем с огнем не найдешь пристойного.
……………………………………………………
Открываю рот.
Что сказать — не знаю, куда бежать — невдомек.
А мотор урчит, сердце стучит, автобус ползет вперед
И в глазу у Веры Петровны кровавый горит огонек.
Мария Ремизова
Дом, который разрушил Джек
Вот дом,
Который разрушил Джек.
А это те из жильцов, что остались,
Которые в темном подвале спасались
В доме,
Который разрушил Джек.
А это веселая птица-синица,
Которая больше не веселится.
В доме,
Который разрушил Джек.
Вот кот,
Который пугается взрывов и плачет,
И не понимает, что все это значит,
В доме,
Который разрушил Джек.
Вот пес без хвоста,
Без глаз, головы, живота и хребта.
Возможно, в раю он увидит Христа
В доме,
Который разрушил Джек.
А это корова безрогая,
Мычит и мычит, горемыка убогая.
И каплями кровь с молоком на дорогу
К дому,
Который разрушил Джек.
А это старушка, седая и строгая,
Старушка не видит корову безрогую,
Не видит убитого пса без хвоста,
Не видит орущего дико кота,
Не видит умолкшую птицу синицу,
Не видит того, что в подвале творится
В доме,
Который разрушил Джек.
Она как-то криво припала к крыльцу.
И муха ползет у нее по лицу.
Игорь Иртеньев
Россия родина моя
Россия родина моя,
Притом, что я еврей,
В ней рек различных дохуя,
Лесов, полей, морей,
Коров, гусей и лебедей
Несметные стада,
Но больше в ней всего людей,
И в этом вся беда.
Юлия Пикалова
Не убий
Не убий
— Они и так не убиты
Не убий
— Зато теперь мы квиты
Не убий
— Пускай посидят в подвале
Не убий
— Но раньше ведь убивали
Не убий
— Это они себя сами
И скулят под завалами зовут запад тихими голосами
Не убий
— Мы один народ они отбились от рук
Мы поступаем как поступает друг
Наша поступь тверда
Они ещё скажут да
Спасению от гнилого запада
Не убий
— Тогда убили бы нас
Славься спецоперация
Славься спецназ
Славьтесь российские войска
Zа то что планета жива пока
Славься Путин мессия
Славься Россия
Не убий
— Мир вокруг погряз во лжи
Белую повязку ему повяжи
Тогда не возьмём на прицел
Будет цел
Не убий
— Это борьба за мир
Не убий
— Точечно нацистов не ошибается командир
Не убий
— Знаешь не всё так просто
Не убий
— Шлю ковёр и костюмчик по росту
На вырост позже найду
В аду
Не убий
— А пятой колонне с глазами полными влаги
Мы напомним как их дедов исправляли в гулаге
Не убий
— Мир просто не понял как ему повеZло
Мы абсолютное чистое беспримесное
Татьяна Вольтская
Гробов не будет
Гробов не будет. Наших детей сожгут
В походной печке, а дым развеют
Над украинским полем, и чёрный жгут
Сольётся с дымом пожара – вон там, левее.
Вместо тела вежливый капитан,
Позвонив в квартиру, доставит пепел
В аккуратном пакете и молча положит там,
Под фотографией, где залихватский дембель
Перерос в контракт. Расстегнув портфель,
Вынет бумагу и, дёрнув шеей,
Будто что-то мешает, усядется, как на мель,
На табурет: подпишите неразглашенье.
Она подпишет. И он поспешит назад
Мимо телека с Басковым недопетым
И двухъярусной койкой, где младший брат,
Девятиклассник, с него не спускает взгляд,
Свесившись — будто ждет своего пакета.
Оля Скорлупкина
А как взяли Любовь да выволокли на площадь
А как взяли Любовь да выволокли на площадь
То ли вешать, то ли залить ей металлом глотку
Расплавленным, чтобы не возникала больше
Чтобы не милосердствовала, уродка
Дрянь, предательница, прошмандовка, стерва, доколе —
Всё в капканах знаков вопросов и восклицаний
Помолился о мире — готовься к вражде и боли
Потому что они всё врут и для них Отца нет
Есть открытки на праздники с ликами с комик сансом
И пасхальные краски со стразами и перламутром
Они красят яйца, они поправляют ранцы
И косички своим дочерям, а на другое утро
Те же пальцы печатают: «Переломать этой твари
Кривые тощие ноги»
(За слова о надежде на мир), и Любовь смеётся
Волокут, колбасит, трясёт, пританцовывает в дороге
Всё ей терпится, что ей ещё остаётся
Аля Хайтлина (Кудряшева)
Четвертый день
Человеку внутри меня двадцать пять недель,
Двадцать пять недель я и хлеб ему, и постель.
И когда я сейчас рыдаю или кричу,
То чему я его учу?
Человеку внутри метро вот уже три дня,
Он не знает света, но знает запах огня.
Он лежит на полу, на пледике, а вокруг
Столько глаз и рук.
Человеку в убежище стало недавно пять,
Он уже научился в нужный момент молчать
И не ныть «мама, мультик» и «это не та еда»,
Дети быстро учатся, да.
Мне плевать, сколько лет человеку внутри кремля,
Но тотчас же должна расступиться под ним земля,
И в том месте, где это, надеюсь, произойдёт,
Ни один росток не взойдёт.
Пусть слюна его станет мылом, а кровь дерьмом,
На надгробье его напишут «и поделом»,
Ну, а дети — пусть дети снова сумеют ныть,
Это будет конец войны.
Борис Херсонский
Сколько нас, непрошеных! Не прокормишь ораву
Сколько нас, непрошеных! Не прокормишь ораву
беглецов или беженцев — называйте нас как угодно.
Враг хитер и коварен. На него не найдешь управу.
Так бывает, что место пусто, но не свободно.
Человек ищет, где лучше. Одевается модно,
но пляжную гальку не вставишь в золотую оправу.
Пилат осуждает Христа, освобождая Варраву.
Корабль правосудия не сворачивает с курса
осуждения правды и оправдания злобы.
В стране уродов не ищут правды, важны ресурсы.
Не свяжешь ее законом, не насытишь ее утробы.
Земля распахана — но изгнаны хлеборобы.
Учат чужие наречия. говорят коряво, с акцентом.
Забывают слова. копейку путают с евроцентом.
Мы размазаны, мы разбросаны по городам Европы.
Города прекрасны, но их не строили наши предки.
Там, где нас нет — летают снаряды, юноши роют окопы,
нежные девы плетут камуфляжные сетки,
в подвалах, скорчившись, сидят мои однолетки.
Ветер войны срывает людей, как осенние листья — с ветки.
вот, по вокзалам и станциям ожидают отправки,
вздрагивают, услышав речь родную с соседней лавки.
Там, где нас нет, остались старые фотоальбомы,
хранилища лиц поблекших забытых и незабвенных.
Вокзалы покуда целы, но разрушены аэродромы.
Сгибаясь, уже не видишь, сколько вокруг согбенных.
Не успевают могильщики хоронить убиенных.
Вой сирены выводит из состояния дремы.
Бегство — болезнь — известны ее симптомы.
Нет беженца без ностальгии. нет странника без надлома.
Не имеют призраки тени. Наши тени остались дома.
Ксения Букша
А вы из россии? — к сожалению да
а вы из россии? — к сожалению да
почему к сожалению мы тут все любим россию
у нас была война и россия нас защитила
от врагов да вы просто не знаете что такое война
это ужасно война это хуже чем засуха
а вы говорите к сожалению да как вы можете
так говорить вы просто не знаете какой это ужас
я лет назад бежала сюда от войны понимаете
а вы говорите к сожалению россия ну как это так
скорей бы их всех поубивали вот я бы
сама своими руками их всех придушила
проклятых убийц: их надо убивать: потому что
убивать плохо: убивать таких надо кто убивает
её речь ускоряется как в обратной перемотке
наматывается на клубок изображение дёргается
трещины лица превращаются в плоскую рябь
грохочет в ушах прибоем воет в дальних обрывах: она
качает головой как заведенная
убивать убивать убивать
Вадим Жук
Ты, живущий в высокой башне
Ты, живущий в высокой башне
Сделанной из бивней белого слона,
Не отличающий сегодняшний и вчерашний,
Знай — ты воюющая сторона.
Ты, скупающий банки и крупы,
Чтоб завтра семья не была голодна.
На тебя безглазые смотрят трупы.
Ты – воюющая сторона.
Ты умолкнувший, ты молчащий,
Ты, шепчущий «Не моя вина».
И на тебя найдутся волчищи в чаще,
Ибо ты — воюющая сторона.
Ты со своим ненасытным стаканом,
Всё посылающий на и на.
Тебя разбудят твои тараканы:
Ты тоже воюющая сторона.
Ты — со своими строками горячими,
У тебя открыты и грудь и спина.
Ты здешний. Не вне и не над. И значит,
Ты воюющая сторона.
Источник: Олег Пшеничный, The Insider
