1 ноября в России начался осенний призыв. Продолжается и мобилизация, объявленная властями завершённой. На этом фоне Сибирь.Реалии вспоминает, кто и как отказывался от службы в армии в дореволюционной России и в СССР. Только в первые годы существования советской власти можно было легально отстаивать право не брать в руки оружие. С конца 30-х годов любой открыто отказавшийся объявлялся преступником или сумасшедшим.
“Отправят в Афганистан – делай отказ”
Были времена, когда, спасаясь от мобилизации, не эмигрировали из России, а, наоборот, переселялись в Российскую империю. Так, в 18-м веке перебираются в Россию меннониты-протестанты, исповедовавшие безусловный пацифизм. Среди них предки Анны Штаудингер, которая живёт в Томске.
– Меннонитов пригласила Екатерина Вторая, пообещав не призывать на военную службу. Переселенческих волн было несколько. Мои предки приехали в эпоху наполеоновских войн, когда царствовал Александр Первый. В Пруссии остались те меннониты, которые соглашались на мобилизацию, а самые бескомпромиссные вынужденно переселялись в Россию, – рассказала Сибирь.Реалии Анна Штаудингер.
– Но в годы Первой мировой войны некоторые обрусевшие меннониты всё-таки взяли в руки оружие…
– Это отход от принципов. Для меннонитов понятие “Не убий” – это абсолют. Даже если в меннонита стреляют, он не стреляет в ответ, мученически гибнет.
Мои прадедушки в Первую мировую служили в санитарных частях. Дед – Генрих Фаст – в конце 1920-х годов проходил альтернативную службу. Работал где-то на Урале на лесозаготовках. В конце 30-х он жил в Куйбышевской области и был арестован по 58-й статье (“Контрреволюционная деятельность”). Дед не был активным религиозным деятелем, но свою роль вера здесь сыграла.
В годы Великой Отечественной мои родственники не воевали, потому что советских немцев не призывали.
В 1941 году бабушку и моего отца Вильгельма, которому тогда было пять лет, депортировали в Казахстан. Вскоре бабушку отправили в трудармию, отец рос без родителей до конца 40-х, когда семья воссоединилась в Новосибирской области. Меннониты крестят детей в сознательном возрасте. Мой отец к этому времени уже отошел от веры.
После войны многие наши родственники, жившие в Караганде, служили в армии, не давая присяги. За ними прямо приезжали “покупатели”, которые набирали себе верующих на всякие работы. Они знали, что меннониты – не воины, но они не воруют, честно и прилежно трудятся.
Отец с годами пришёл к вере, хотя, скорее, к православной. Мой брат призывался в середине 80-х, когда шла война. Отец его консультировал: “Если отправят в Афганистан – делай отказ. Посадят в тюрьму, и через несколько лет ты с чистой совестью, никого не убив, вернёшься домой”. Отец был пацифистом, хотя и не строгим: можно служить с оружием, но нельзя убивать.
Мой брат стал православным священником. Он подписал неофициальное письмо священнослужителей против ввода войск в Украину.
– Сегодня РПЦ официально поддерживает войну. А могут ли воевать православные священники в случае, если получат повестку?
– По канонам, если православный священник берёт в руки оружие – он низвергается из сана. Священник вообще не должен проливать кровь, ему запрещено даже скотину колоть.
В Томске на эту тему тишина, а в Кемерове, я слышала, православным священникам сказали: “Если придёт повестка – звоните по такому-то номеру”. Видимо, есть договорённости с государством. Либо их отмазывают, либо направляют в части полковыми священниками, среди которых, насколько знаю, уже есть погибшие, – говорит Анна Штаудингер.
Еще один собеседник Сибирь.Реалии – представитель “Всемирного пятидесятнического братства”, на сегодняшний день самого многочисленного из всех направлений протестантизма. Пятидесятник, живущий в Сибири, согласился пообщаться на условиях анонимности. После начала войны он вышел в своём городе на протестную акцию, был оштрафован по новой статье “за дискредитацию ВС РФ”. Члены общины попросили его прекратить политическую активность, после чего он предпочёл покинуть общину, чтобы не навлечь гнев властей на братьев по вере.
– Как российские пятидесятники относятся к войне с Украиной и к мобилизации?
– Многие пятидесятники старшего поколения зомбированы, как и значительная часть российского общества. Верят, что в Украине фашисты, а на Западе – все сплошь геи и что Бог наказывает их войной за грехи. Но я не знаю пятидесятников, которые готовы идти на эту войну убивать. Многие православные готовы это делать, а наши – нет. Одному мужчине из нашей общины пришла повестка, и он сбежал в Казахстан. Другой говорит: “Если призовут, пойду кашеваром или санитаром. Оружие в руки не возьму – пусть сажают!” У нас есть адвокат из верующих. Получившие повестки к нему могут обратиться, – говорит собеседник.
– В советское время пятидесятники отказывались от службы в армии?
– Иван Воронаев, с которого, по большому счёту, начинается история пятидесятников в России, погиб в ГУЛАГе. Советская власть давила на пятидесятников, что привело к расколу. Появились регистрированные и нерегистрированные пятидесятники. Первые существовали под гласным надзором КГБ, люди в штатском на их собрания приходили. КГБ утверждало пасторов. Вторые собирались по частным квартирам. Их ловили и сажали. При Сталине: пастору – 25 лет тюрьмы, проповеднику – 15, учителю воскресной школы – 10.
Регистрированные потакали властям – и присягу давали, и оружие в руках держали. Нерегистрированные отказывались. Остались верны своим принципам, но заплатили за это огромную цену.
Сам я служил в армии в середине 80-х. Был тогда ярым комсомольцем, к вере пришёл позже. Насколько знаю, в позднесоветские годы пятидесятники служили в армии, но без присяги и без оружия. Наша вера запрещает брать в руки оружие и давать присягу. На практике в мирное время служба в армии и принесение присяги не приветствовались, но всё же допускались. От нашей церкви отлучали только тех, кто участвовал в военных действиях, шёл на войну.
– Как вы относитесь к россиянам, которые не из идейных соображений отказываются явиться по повестке, эмигрируют?
– Люди не хотят быть убитыми, не хотят быть убийцами. Даже если это только шкурный интерес – уже хорошо. Всё равно Украине легче, если кто-то из россиян не идёт на эту войну. Пусть они не выходят на митинги и в одиночны пикеты, но хотя бы пассивно сопротивляются – уже прекрасно!
Живущий в Москве Герман (имя по его просьбе изменено) – прихожанин церкви евангельских христиан-баптистов, к которой причисляют себя более 70 тыс. россиян. Это самоназвание известно в России с начала 20-го века. Герман почти десять лет судился, добиваясь прохождения альтернативной гражданской службы. Суд не выиграл, но пока шли тяжбы, у Германа закончился призывной возраст – 27 лет ему исполнилось незадолго до начала войны. Его отец и дядя в советские годы подвергались репрессиям за веру, сидели в тюрьме. Дядя – за отказ принести присягу в армии.
– В 1978 году дядя принял крещение в церкви евангельских христиан-баптистов, и вскоре его призвали в армию. И отец, и дядя, и я против насилия и оружия. Но тогда дядя отказывался только давать присягу. В военкомате постеснялся сказать, что пришёл к вере. Его отправили служить в Украину. Время подходило к присяге, и дядя стал много молиться. Его вызвал сержант: “Вот ты окончил техникум, а не комсомолец. Может, ещё и от присяги откажешься?” Дядя сказал, что так и есть, отказывается. Командиры на него ополчились, а солдаты относились хорошо. Его судили за отказ, был назначенный адвокат, от которого дядя отказывался и который всё равно ничем ему не помог. И в тюрьме заключенные относились к нему с уважением – как к страдающему за свои убеждения, – рассказывает Герман. – Библия призывает нас друг друга любить. Войны – это ужасно. В Украине идёт братоубийственная война. Участвовать в ней я не хочу. Во всяком случае, не возьму в руки оружие. Если так случится, что мобилизуют, буду служить в госпитале или выносить из боя раненых.
“Рекомендуем пацифизм, но не настаиваем”
В дореволюционной России отказы от службы в армии начались в среде религиозных диссидентов, сектантов, но до введения всеобщей воинской повинности не были массовыми, говорит историк пацифистского движения Ирина Гордеева. По ее словам, пацифизм, идеи ненасилия, связаны в России с движением толстовцев.
– В России альтернативная служба впервые появляется у меннонитов?
– Да. Изначально Екатерина II освободила меннонитов как переселенцев от военной службы, но после военной реформы 1874 года и их стали призывать. Они не захотели служить, началась массовая эмиграция меннонитов из России. И пришлось заняться разработкой закона об альтернативной службе для них. (“Меннониты были единственными, кому законодательно воинскую повинность заменили на альтернативную гражданскую службу, – пишет историк Ольга Ерохина в научной статье, посвящённой российским меннонитам. – Этой религиозной группе удалось добиться права служить в лесных командах и подчиняться Министерству государственных имуществ. Меннонитские общины за свой счет строили и оборудовали казармы, покупали обмундирование и продовольствие, доставляли меннонитов до места службы, оплачивали аренду земельных участков, отведенных под сельскохозяйственные нужды лесным командам. Они занимались расчисткой, благоустройством и охраной лесов. Рабочий день был строго регламентирован и фактически не отличался от армейского”. – С.Р.).
– Для меннонитов альтернативная служба сохранялась до 1917 года?
– Да. Но постепенно идеи свободы совести, свободы выбора появляются и у некоторых участников религиозных групп. Некоторые меннониты и представители других протестантских групп в Первую мировую пошли служить с оружием в руках.
Духоборы (русская религиозная христианская группа, отвергающая внешнюю обрядность церкви. – С.Р.) издревле не хотели служить. Они считали, что божий огонь есть в каждом, и убить человека – значит убить Бога. Но их выселяли в Закавказье, а там без оружия не проживёшь. Постепенно они милитаризовались, забывали пацифистские традиции.
В конце 19-го века под влиянием харизматического лидера одной из духоборческих групп Петра Веригина многие его последователи начинают возвращаться к пацифистским традициям. Веригин за свои убеждения попал в тюрьму, где прочел пацифистские работы Толстого, после чего сам пережил духовный переворот и призвал духоборов отказаться от оружия и не есть мяса. В Закавказье в 1895 году состоялась акция сожжения оружия, закончившаяся жесточайшим избиением духоборов казаками. После этого Лев Толстой, толстовцы, а также представители российской и зарубежной общественности организовали переселение пацифисткой части духоборов в Канаду.
– Как в дореволюционной России уклонялись от военной службы?
– До введения всеобщей воинской повинности откупались, кого-то вместо себя в рекруты посылали. После введения легально могли уклониться только меннониты, для которых существовала альтернативная служба. Старообрядцы, не желавшие служить, в лесах прятались. Те из них, кого призывали, отказывались принимать присягу. В законодательстве не было чётко прописано, что с ними делать. Они попадали на гауптвахту, потом в дисциплинарные батальоны, где многие гибли. У религиозных диссидентов появились даже свои мученики, принявшие смерть из-за нежелания служить. На такие случаи обратили внимание толстовцы. Они заметили, что в религиозной среде начались сознательные отказы от военной службы. Толстовцы выступали для таких людей в качестве своего рода правозащитников. Соответствующих законов не было, правозащита в то время осуществлялась с помощью писем во власть, ходатайств в различные ведомства, через личные связи. Пока был жив Толстой, он свои знакомства в верхах подключал, свой символический капитал использовал, чтобы облегчить участь отказчиков.
Толстовцы считали, что эти народные отказы – хороший народный инстинкт. Что народная душа чувствует: нельзя убивать. Отказчики – неграмотные, не осознающие, но их надо просвещать, приводить к настоящему христианству, которое у толстовцев ассоциировалось как раз с ненасилием.
– Отказчики, попадавшие в дисциплинарные батальоны, – кто они были и сколько их было?
– Десятки, не сотни. Это были духоборы, иногда баптисты. У баптистов была такая идея: мы рекомендуем пацифизм, но не настаиваем. Некоторые представители старообрядчества. Некоторые новые секты, например, добролюбовцы (основанная Александром Добролюбовым религиозная группа, исповедовавшая христианский анархизм. – С.Р.). Но преобладали толстовцы, которые ещё называли себя “свободными христианами”. Первые толстовцы – это, конечно, представители интеллигенции и дворянства, но постепенно движение демократизировалось. К толстовцам присоединялись представители других религиозных движений. В революционные годы пришла масса рабочих и крестьян.
– Присоединялись только по религиозным мотивам или приходили и те, кому просто не хотелось умирать?
– Отказчики, которым “просто не хотелось умирать”, стали заметным явлением только в Первую мировую войну. Секуляризация отказов – это общемировая тенденция, но в России это происходило медленно и поздно. Отказы в России секуляризировались благодаря толстовцам, разрабатывавшим теорию, согласно которой отказы не обязательно должны быть связаны с религиозными догматами, они считали, что понятие совести шире, может включать в себя самые разные мотивы.
В Первую мировую и в гражданскую появились люди, не желавшие служить, потому что просто боялись за свою жизнь. Их в советское время “шкурниками” называли. Толстовцы защищали даже “шкурников”, считая, что и такие отказы свидетельствуют об интуитивном отвращении человека к убийству, а значит, являются предпосылкой для развития настоящего пацифизма.
– Братание солдат воюющих армий в Первую мировую войну – это проявление пацифизма?
– Там всё было намешено: и усталость от войны, и непонимание её целей. Но толстовцы считали, что братание – признак того, что люди готовы перейти к сознательному пацифизму.
– В 1919 году в России было принято что-то вроде сегодняшнего закона об альтернативной гражданской службе?
– Даже не об альтернативной. Этот закон, точнее декрет “Об освобождении от воинской повинности”, в некоторых случаях предусматривал возможность для тех, кто принадлежал к пацифистским религиозным сектам, вообще не служить. И принят он был благодаря толстовцам. У них была связь с большевиками с ещё дореволюционных времён, они хорошо знали Бонч-Бруевича. И толстовцы в первые годы Гражданской войны организовали специальный орган для защиты прав отказчиков. Позднее он стал называться Объединённый совет религиозных общин и групп – ОСРОГ. Право не служить нужно было доказывать в суде. ОСРОГ до суда проводила экспертизу взглядов отказчика: действительно ли у него серьёзные мотивы и он принадлежит к одной из пацифистских религиозных групп. В ОСРОГ входили представители разных конфессий, и они действительно помогли очень многим людям избежать службы в армии. Но чем дальше, тем больше появлялось “шкурников”. Или большевикам так казалось. И под тем предлогом, что ОСРОГ даёт ложные заключения, его деятельность в 1922 году свернули. Сначала советская власть хотела с сектантами сотрудничать, но потом поняла, что по вопросу пацифизма с ними расходится.
К середине 1920-х годов органы ВЧК-НКВД разными манипуляциями добились от религиозных групп – баптистов, адвентистов и других – официального отказа от пацифизма. Даже заложников брали. Так было с Иваном Прохановым у баптистов (в 1923 году он был арестован ГПУ. После нескольких месяцев, проведённых на Лубянке, Проханов подписал декларацию о полной лояльности советской власти возглавляемого им Всероссийского союза евангельских христиан. Декларация призывала последователей Проханова нести службу в Красной Армии. – С.Р.). В итоге на своём съезде баптисты сказали: “Всё. Мы больше не пацифисты”.
Толстовцев объявили не религиозной группой, и на них действие закона уже не распространялось. Формально закон просуществовал до середины 30-х годов, но уже в 20-е почти перестал действовать.
– В какие годы существования СССР закон карал отказчиков наиболее жестоко?
– Когда началась Великая Отечественная, часть толстовцев пошли служить, потому что считали, что фашизм – это такое зло, что нужно поступиться принципами. А другая часть всё-таки отказалась. В основном таких отказчиков приговаривали к высшей мере, но некоторые всё же избежали расстрела.
– После Великой Отечественной служить в армии-освободительнице было почетно, но постепенно срочная служба превратилась в массовом сознании в тягостную повинность, от которой лучше уклониться. Когда и почему произошёл этот перелом?
– Да, по крайней мере образованные люди, интеллигенция, городские жители, уже не хотели служить. Столичная молодёжь в 1960-е годы не рвалась в армию. Судя по мемуарам тех, кто в конце 50-х – 60-е годы ходил на чтения на площадь Маяковского, уже тогда были известны практики откоса от армии – получение липовых справок о плохом состоянии здоровья или через психбольницу. Этим людям хотелось учиться в университете, а не тянуть солдатскую лямку. Не хотелось подчиняться приказам, жить в казарме, носить военную форму. Мотив “не убий” в те годы редкость и встречался только у представителей религиозных сект.
В конце 1960-х в СССР появляются хиппи, они тоже не хотят служить в армии, но таких хиппи, которые открыто при отказе от службы в армии заявили о своих пацифистских мотивах, о неприятии насилия и милитаризма, почти не было, по крайней мере, мне таких историй найти не удалось.
– Вы подробно рассказали о попытке устроить в СССР демонстрацию против войны во Вьетнаме. Почему не было таких попыток, когда СССР ввел войска в Афганистан?
– Демонстрация 1971 года была, скорее всего, задумана как протест против милитаристской политики США. С теми же лозунгами, которые поддерживала власть. И все равно – демонстрантов свинтили. Многих исключили из вузов, отправили в армию. Кто-то из участников даже покончил с собой. Об этом фильм Максима Капитановского “Во всём виноваты “Битлз”, где об этой демонстрации рассказывается как о провокации.
А выступать против войны в Афганистане – это такой тип нонконформизма, на который советские хиппи оказались неспособны. Им нравилось тусоваться, хорошо проводить время, Sex, Drugs & Rock’n’Roll. Они носили пацифики, много говорили о пацифизме, протестовали символически, но не собирались организовывать общественное движение. Считали, что политика – это грязь. Говорили: “Мы существуем параллельно совку – это и так большое дело”. Многие хиппи писали в своих воспоминаниях и лично мне говорили, что они не любили диссидентов. Считали, что диссиденты корыстны, что они борются за власть.
– Хиппи удавалось относительно легко откосить от армии, потому что их внешний вид, мировоззрение и зачастую пагубные привычки делали их в глазах психиатров и военкомов непригодными к службе. А как уклонялись от армии обычные позднесоветские призывники?
– Симуляция сумасшествия была распространена не только среди хиппи. Пособия, где описывались симптомы психических расстройств, были в те годы необычайно популярны. Но нельзя сказать, что уклонение от армии стало тогда массовым. Большинство призывников были нерелигиозны, ничего не знали о мировых традициях пацифизма. Никаких особых усилий служба в армии не требовала. До Афганистана проще было оттрубить эти два года.
Писатель Владимир Войнович в мемуарах пишет, как в годы его службы судили религиозников, отказавшихся от службы. Он вспоминает, что ни с чем подобным раньше не сталкивался. Войнович впервые понял, что у этих людей есть своя правда.
Секуляризация пацифизма в России, начатая толстовцами, прервалась в 1920-е годы. Потом она заново началась в 80-е. Возникает такое направление секуляризованного пацифизма, как национал-пацифизм. Представители стран Балтии не хотели служить в советской армии потому, что считали эту армию оккупационной, поработившей их страны.
– Каким репрессиям подвергали отказчиков в 1960–70-е годы? Многие ли из них попадали в тюрьму?
– Я читала документы баптистов. Одних оставляли служить без присяги, другие попадали в тюрьму – такие случаи описаны в “Хронике текущих событий” и в религиозном самиздате. По документам правозащитников заметно, что в позднесоветское время от службы в армии часто отказываются евреи, которые хотят уехать из страны. Отслужившие в армии получали степень секретности, и возможность эмигрировать для них на много лет закрывалась. Поэтому в семьях евреев-отказников старались не отдавать детей в армию или уехать как можно раньше, пока сыновья не достигли призывного возраста.
– Советские негосударственные женские организации помогали тем, кто не хотел воевать в Афганистане?
– Сын Юлии Вознесенской (российская православная писательница и поэтесса. – Прим. С.Р.) Андрей Окулов рисковал попасть в Афганистан. Вознесенская сумела уехать в Германию и забрала с собой сына, эта проблема была решена.
Вроде бы несколько женщин из группы “Мария” (название журнала и независимого феминистского клуба (группы). Первый документ “Марии” – антивоенный призыв к советским женщинам, в котором сообщалось о преступлениях советских войск в Афганистане. Активистки “Марии” призывали советских женщин не пускать своих сыновей на войну. – С.Р.) создали в лесу лагеря, где укрывались не желавшие служить. Но изучавшие группу историки пока не нашли материалов об этом.
Могу сказать, что в группе “Мария” не было однозначно пацифистских настроений. Среди их текстов, посвященных присутствию советских войск в Афганистане, был даже призыв к вооружённой борьбе с СССР. Они считали эту войну несправедливой, но не были принципиальными противниками любой войны.
“Читает Франса. Наверное, псих”
Уже на рубеже 50–60-х годов интеллигенция смеялась над советской милитаристской риторикой, говорит Сергей Гурьев – рок-критик, один из организаторов знаменитого рок-фестиваля в Подольске в 1987 году и редактор самиздат-журнала “Контркультура”. Он знает это по рассказам родителей.
– Военные приходили на службу к родителям делать политинформацию. Мама записала за пьяным майором: “После атомного взрыва наступает многовенная смерть”. Видимо, он не выговорил слово “мгновенная”, а потом его по пьяни на рефлексию пробило, и он объяснил: “Многовенная – это потому, что вен много”.
В 60-е годы в нашей школе некий военный проводил политинформацию: “По радио об этом вам не говорят, а я скажу: война обязательно будет. И не сомневайтесь, ребята!” С кем, не уточнял, но, видимо, с Америкой.
– Вы служили в армии?
– Не служил по стечению обстоятельств. Через Кащенко откосил. История смешная. В 1978 году я закончил школу и устроился работать в архив МГУ. На работе из страха, что на мне начнут, что называется, ездить, на любые попытки заставить меня сделать больше, чем положено, реагировал нервно и агрессивно. Конечно, паранойя своего рода. И когда военкомат потребовал от моей начальницы характеристику, она написала: “С товарищами по работе поддерживает ровные отношения, хотя бывают отдельные срывы”. Психиатр на медкомиссии в военкомате, прочитав это, встревожился. По-видимому, если призывник в армии вскрывает себе вены или открывает огонь по сослуживцам, а потом выясняется, что были какие-то подозрения, которые медкомиссия проигнорировала, то психиатру может “прилететь”.
В Кащенко была куча косящих. В свободное время они бегали по коридору и лупили друг друга подушками. В углу коридора сидела медсестра, которая записывала, кто как себя ведёт. И когда такой весельчак на медосмотре жаловался врачу на депрессию и апатию, врач смотрел записи медсестры и мог косящему не поверить. Я же решил, что, раз попал в больницу как минимум на неделю, восполню пробел в образовании – почитаю Анатоля Франса, где ещё так смогу? Писатель скучный… Попросил родителей приносить мне тома из восьмитомника. Медсестра записывает: “Гурьев. Лежит с утра до вечера, читает Анатоля Франса. Наверное, псих”.
Потом заведующая архивом, написавшая мне такую характеристику, ужасно терзалась: “Сергей, прости, я же тебе всю жизнь сломала…” – “Да вы о чём? Наоборот, я вам очень благодарен!”
– Среди ваших друзей по рок-тусовке и по университету были убежденные пацифисты?
– Людей, которые в армии не хотели служить, было дохрена. Но убежденных пацифистов, так уж получилось, лично я практически не встречал – за редчайшим исключением.
– Среди американских хиппи много сознательных пацифистов, уклоняющихся от армии. Для хиппи советских собственно пацифизм был не столь важен?
– Советская молодежь в целом не слишком жаждала служить в армии. Среди хиппи процент уклонистов был несколько выше, потому что это немного продвинутая молодежь, а не мейнстримовая биомасса. И многое ещё зависело от физического состояния. Я не помню среди хиппи много мощных амбалов. Чаще это были субтильные, а иногда и пьющие люди. Уклонялись скорее из-за страха перед дедовщиной, а не потому что “за мир”. “Шар цвета хаки” – самая известная антивоенная песня русского рока. И автор текста – не Кормильцев, а сам Бутусов. Считается, что песню он написал от ужаса попасть в армию.
– Теперь Бутусов – государственник. И поёт наутиловскую “Гуд бай, Америка” с кремлевскими начальниками.
– Скорее конформист, чем государственник. Просто мягкий человек, которому проще быть конформистом, чем занимать какую-то агрессивно-гражданскую позицию.
– Какие антивоенные песни русского рока вы бы ещё выделили?
– Таких песен много. Но в первую очередь, конечно, “Не стреляй!” Шевчука. Шевчука в те годы – ну, чуть позже – аж преследовали, но с “Не стреляй!” он в 1982 году выступил на официальном фестивале “Золотой камертон”, где ему устроили овацию. В те годы вся страна вела себя так, как будто никакой войны нет. Формально советское государство боролось за мир, и жюри восприняло песню как часть этого официального дискурса.
Была ещё песня “Мой Афганистан” у архангельской группы “Облачный край”, которая вышла на магнитофонном альбоме 1984 года в эпоху “антироковых” репрессий Черненко. Через три года “Облачный край” спел её на “советском Вудстоке” – по сути, всесоюзном рок-фестивале в Подольске…
Я ещё про другое хотел сказать. Нежелание служить в армии идёт ещё с 1920-х годов. Помните песню “Не ходил бы ты, Ванюша, во солдаты”?
– Но герой песни не слушается родню. Говорит, что пойдёт.
– Но протестные настроения были уже тогда. Поэтому и понадобились такие песни, пропагандирующие службу в армии. Иначе победит та “партия”, которая говорит, что в армию лучше не ходить, – объясняет Сергей Гурьев.
Опыт общения отказчика с советской психиатрией, если он открыто заявил о своих взглядах, мог быть и трагичным. Об этом в мемуарах писал диссидент Сергей Потылицын – один из немногих, кто в СССР отказался служить не по религиозным мотивам. 21 августа 1968 года советские войска оккупировали Чехословакию. Через три месяца Сергею пришла повестка. Он заявил военкому, что в знак протеста отказывается служить в советской армии. Дальше – единственный допрос в прокуратуре, на котором Потылицын сказал следователю, что не уклоняется, а именно отказывается.
Арест по ч. 1 ст. 80 УК РСФСР, больше месяца в СИЗО, судмедэкспертиза. Потылицын не симулировал психическое расстройство, но был направлен на принудительное лечение. Он не исключает, что “имело место давление всемогущего КГБ”. Сергей пишет, что, если уж он, по мнению врачей, сумасшедший, то не должен был подлежать призыву, и значит, в его отказе служить нет состава преступления. “Необычность, беспрецедентность моего случая, то есть отказ служить в армии по политическим мотивам, отшибла у советских юристов способность логически оценить ситуацию”, – подчеркивает диссидент.
Весной 1970 года его выписали, но из-за соответствующей отметки в военном билете не принимали ни в учебные заведения, ни на работу. В 1971 году Сергей пытался нелегально эмигрировать, был задержан и вновь помещён в психбольницу, но уже не “общего”, как в первый раз, а “специального типа”. Находился там до 1978 года. После увиденного и пережитого придумал термин – психоГУЛАГ.
“Не хотят быть убитыми и убийцами”
С 1961 по 1986 год включительно в СССР было возбуждено 15 953 уголовных дела, предусматривающих “до трёх лет лишения свободы за уклонение от службы в армии”. Эти данные, ссылаясь на Министерство юстиции СССР, приводит в своей научной статье об АГС правозащитник Сергей Кривенко – глава группы “Гражданин. Армия. Право”.
И, тем не менее, по его словам, в СССР так и не сложилось традиции сознательного отказничества.
– Общество было атомизировано, а пропаганда – милитаризирована донельзя. Повсюду мерещились враги, говорилось о неизбежной войне с США и с НАТО. Как оказалось, культ войны и сегодня легко возбудить. Для россиян навязываемые “интересы государства” по-прежнему важнее гражданских прав. Именно с этим связана покорность большинства мужчин, получивших повестки в ходе частичной мобилизации.
В Украине очень развит опыт партизанского сопротивления советской власти – история оуновцев, бандеровцев. За последние десятилетия в Украине история этих движений всё больше воспринимается как пример героической борьбы. Модель такого поведения представлена в общественном сознании украинского общества. В российском обществе социальных практик и примеров, связанных с сопротивлением государству, по-прежнему нет. Поэтому и протесты против милитаризма, и отказы от военной службы в массовом сознании россиян воспринимаются сугубо негативно. Про того, кто по религиозным или политическим причинам отказывается служить, говорят: “Бегает от армии”. Если проверяешь своё здоровье перед призывом, скажут: “Хочешь откосить”. Навязывается только одна стратегия – слушаться государство, – говорит Сергей Кривенко.
Тем не менее, по его словам, немало россиян осознают, что в нынешних условиях даже прохождение срочной службы – это косвенное участие в войне.
– Зарегистрированы случаи, когда ребята, демобилизовавшись со срочной службы, встают на учёт в военкомат, и уже через несколько дней им выписывается повестка – призыв в рамках частичной мобилизации, – сообщает Кривенко.
В весенний призыв число призывников, обратившихся к юристам группы “Гражданин. Армия. Право” за консультацией о возможности пройти альтернативную службу, выросло в десять раз по сравнению с предыдущим призывом. Сергей прогнозирует, что в нынешний призыв этот показатель будет ещё выше.
После вторжения в Украину началась крупнейшая волна эмиграции из России. С начала текущего года и по конец лета – начало осени ее покинули 419 тысяч человек. Эта цифра вдвое превышает показатели 2021 года, когда из РФ уехали 202 тысячи человек. А за две недели после объявления мобилизации 21 сентября Россию покинули примерно 700 000 человек, по данным Forbes.
– Похожая ситуация была во время Первой мировой, когда наблюдалось массовое дезертирство как стремление сохранить с свою жизнь, – отвечает историк Ирина Гордеева. – Только условия другие: тогда нельзя было за границу сбежать – война бы всё равно достала. Думаю, толстовцы считали бы сегодняшних эмигрантов потенциальными осознанными пацифистами, которым не хватает только пробуждения совести, возникающего после каких-то особых жизненных впечатлений, знакомства с соответствующей философской и религиозной литературой, встречи с настоящими пацифистами.
Источник: «Сибирь.Реалии»
