Почти девять месяцев войны в Украине никак не изменили сознание россиян. Десятилетиями зомбированные люди не желают знать правду и боятся ее говорить. Ими манипулируют, их шантажируют, их как хлам бросают на войну. Свои же граждане для российских властей ничто – даже своих военных, которых они освобождают из плена, могут посадить или убить.
Какие кадры воюют против Украины, почему кадыровцы не попадают в плен, как происходит процесс обмена пленными и почему важно “молчание” в этой сложной процедуре? Об этом в программе “Руно. Война” на Апостроф TV рассказал украинский блогер и журналист, известный своими интервью с российскими военнопленными, Владимир Золкин.
– У вас большой опыт общения с воюющими в Украине россиянами. Скажите, они меняются?
– Нет. Это люди, которых зомбировали телевизором в течение 20 лет. И даже если они попадают ко мне, меняют ли они свои взгляды? Да, меняют. Но они об этом никому не расскажут. Более того, когда они вернутся в Россию, в свою привычную среду, скорее всего, они попытаются забыть все то, что с ними было, что им объясняли и разъясняли. Потому что говорить об этом все равно никому нельзя, потому что их посадят, а зачем тогда это носить в голове, если есть водка, балалайка, медведь и телевизор.
– В какой момент они перестали говорить, что они здесь на тренировках, заблудились и вообще не понимали, что здесь делают?
– После того, как первая волна закончилась. В это никто не верит, но я говорю, что первая волна действительно была на учениях и первую волну забросили сюда с учений. Их возили два, кого три месяца по приграничной территории с Беларусью, их выкручивали как лимон для того, чтобы они уже в принципе ничего не понимали. А потом обоснования одним были одни, другим – другие. Но их всех сюда бросили именно из учений.
И эта история кончилась, когда закончилась эта волна. Далее последовали “ипотечники” – всевозможные офицеры, солдаты, сержанты, успевшие взять ипотеку на квартиру и их начали этим шантажировать. Потому что там военному дают ипотеку на квартиру, государство за них выплачивает, но если они отказываются дальше служить или выполнять какой-либо приказ, они должны выплатить все то, что государство за них уже выплатило и что не выплатило и квартиру у них заберут. Абсолютное рабство.
Это была вторая волна, и они не говорили, что едут на учения, они знали, куда едут. Хотя все они говорили, что не знают, что происходит, и говорили, что не думали, что их бросят именно на войну. Они рассказывали, что кого-то на блокпосты там бросят, еще куда-то, но об учениях они уже не рассказывали.
“Зеки” также не рассказывали об учениях, это следующая волна, вместе с наркоманами и другой гнилью. Конечно, потому что это вообще был для них единственный шанс, хоть как-то продлить свою жизнь. У них там сроки по 20-30 лет, а их возраст 50+, и они понимают, или они сейчас едут на войну, попадают в плен и, возможно, там как-то дальше продлевают свою жизнь, или как-то здесь три месяца продержатся и там их как-то освободят, или они погибнут. У них выбор таков.
Что исключительно для РФ вообще, это то, что “зекам” правду говорят. Вот Пригожин говорит им как есть. А ни одному русскому военному правды никто не говорил.
– Сейчас кто больше попадает к вам на интервью?
– Сейчас уже больше “чмобилизованных”.
– Расскажите, как так получилось, что простой блогер присутствовал на обменах пленными? Туда ведь не каждый может попасть?
– Я уже не просто блоггер, я провожу интервью с пленными уже в течение восьми месяцев. Это значит, что кто-то мне это уже доверил, есть определенные мотивы мне доверять, значит я себя где-то показал, что мне можно доверять и, возможно, меня уже можно взять где-то за полтора километра на обмен. Хотя я был всего на двух.
– Это на каких? Один из них точно был обмен “азовцев”.
– На первом обмене там, где было 14 человек, и я там вообще водителем был. Я гнал машину на передовую для бойца, которую ему купила мама. Возможно, меня только потому и взяли. И второй обмен был с “азовцами”.
Я вам скажу, что нет особого смысла присутствовать на обмене. Люди приезжают в шоке из плена, с ними ни о чем нормально не поговоришь, а большинство того, о чем ты с ними поговоришь, все равно не сможешь опубликовать. Потому это был последний обмен на котором я был.
– Так вы ехали, чтобы взять интервью, или все же поддержать и помочь?
– Я ехал, чтобы осветить вопрос обмена. Очень важно показать орков, которых мы отдавали, вот люди этого не понимают. Это очень важно, потому что мы убираем возможность манипулировать российской стороне тем, что мы отдаем каких-то кривых, косых, которых мы держали здесь без еды. Мы же отдаем им наоборот, и я это показываю.
– Вот у вас на видео россияне говорят, что относятся к ним хорошо, живут нормально, никто не бьет, не пытает. В России они выходят с большой откормленной рожей, которая в камеру не влезает, и говорят обратное.
– Вот я собрал эти видео, где этот орк до плена, во время плена и после плена, и спрашиваю, на какой именно стадии его не кормили? Это просто тупая ложь. Они говорят, что им дали однажды позвонить для картинки, а у нас есть переписка с ними, голосовые сообщения, которые они отправляли родным, мы тоже их опубликовали.
Это все не потому, что мы так милосердны и очень хотим дать им поговорить, нет. Они там решают по ходу вопросы своего обмена и мы знаем эти вопросы.
– Какие результаты работы ваших видео? Может, кто-то отказался ехать воевать в Украину, кто-то там поднял кипиш хотя бы в своем селе или что-то подобное?
– В России люди разбрасывают открытки в почтовые ящики с QR кодом на мой канал и на деньгах пишут “Владимир Золкин – узнайте правду”. И если люди в России это делают без моей помощи, значит, это как-то работает? Если статистика YouTube показывает, что 600 тысяч россиян посмотрели видео, так значит они его смотрят. Я уж не говорю о том, что мне в личные сообщения сбрасывают кого именно удалось отговорить ехать в Украину благодаря нашему видео.
– После возвращения “азовцев” мы увидели фотографии, на которых они в очень плохом состоянии. И это только то, что мы видели. Почему такое отношение у этих животных к нашим людям?
– Мы договаривались еще там не говорить об этих тонкостях, и я об этом не буду говорить. Почему? Потому что там еще остались наши ребята и не нужно об этом рассказывать, мы ведь не рашисты. Это рашисты приезжают туда, выходят из самолета и говорят: “С этими нацистами нужно разобраться”. Они забыли, что у них товарищи у этих нацистов в плену.
– Почему кадыровцы попадают в плен в меньшем количестве, или неохотно говорят, или попадают, а их сразу вытаскивают? Кто курирует это, Кадыров?
– Кто такие кадыровцы?
– Чеченцы.
– Чеченцы? Необязательно. В подразделения “Ахмат-чай” набирают целиком русских, славянского облика людей. И все эти видео, которые мы видим, где стоят много людей с бородами, там бородатых только первые два ряда, а дальше стоят россияне.
– За каждого кадыровца так дерутся, чтобы вытащить из плена?
– Нет. С “Ахмат-чая” мы общались, абсолютно обычные пленники за которых никто не дрался. Это обычные россияне, это не кадыровцы.
Почему я спросил о кадыровцах, потому что это вообще трудно определить. Есть несколько тик-токеров, которые ездят после русского фарша, где уже всех перемололи и они вообще сравнялись с землей в какой-то деревне, фоткаются и делают пиар-акцию. Да, это кадыровцы, но они не воюют и в плен попасть не могут.
А этих обычных из подразделений “Ахмат”, их сразу обменивают, потому что там начинаются трястись, что отдайте нам их обратно, чтобы они не доехали ни до СИЗО, ни докуда, потому что там на Кадырова надавят чеченцы. А они очень боятся, чтобы на Кадырова надавили чеченцы, потому что там очень развиты родственные связи: одна семья последует за своим, за ними еще десять семей пойдет. А у Кадырова армия в Москве защищает пятую точку Путина. Вот там кадыровцы есть, они в Москве.
– Расскажите, как происходит процесс обмена?
– На передовой у военных есть определенные средства коммуникаций друг с другом. И если наш боец знает, что по ту сторону баррикад есть наши пленные, и он тоже поймал кого-то, он сразу может выйти на связь и там поменять. И таких обменов было очень много. Это просто самый лучший вариант на самом деле, потому что никто никуда не едет и это не поднимается на официальные линии.
– Потому что этим начинают торговать?
– Да. Почему многих пленных, которые давно уже в плену, так трудно вытащить, а некоторых других удается? Потому что те, к сожалению, попали под официальные списки в России. И там каждым начинают манипулировать. И то, что наши жены некоторых военных, я сейчас могу попасть под критику за это, но то, что они выходят с обращениями к президенту, к каким-то уполномоченным лицам с просьбой вернуть их мужей – они этим могут сделать только хуже.
– Потому что их ценность растет.
– Да. Потому что там в России понимают, что ими можно манипулировать. Когда у России это уже официальный обменный фонд, они им манипулируют. Официальные обмены, насколько я знаю, это те, о которых говорит Россия. А Россия говорила об одном только, когда Пушилин заявил, что будет обмен, еще до обмена. Вот недавно, когда больше 100 человек обменяли. А так они больше об этом не говорили.
Более того, они еще и не показывают возвращаемых.
– А почему?
– Потому что они заранее не знают, кого из них убьют, а кого посадят.
– А зачем им их убивать?
– Я не знаю, почему у них такой режим. Много было эпизодов, когда у нас в плену человек есть, мы знаем, что мы его обменяли, а в России начинают писать статьи, что его убили в украинском плену. Именно поэтому очень важно, чтобы я или какой-нибудь другой журналист зашел в автобус с российскими пленными перед обменом и показал этих всех людей.
Источник: Света Гудкова, «Апостроф»
