21 сентября 2022 года, спустя почти семь месяцев после нападения России на Украину, Владимир Путин объявил о мобилизации – вопреки прежним обещаниям не проводить ее. Этому предшествовало отступление российской армии в Харьковской области и жалобы на нехватку у нее личного состава.
Мобилизация была названа “частичной”, официально было объявлено о планах набрать 300 тысяч человек.
Помимо тех, кто готов идти на войну, в российском обществе есть и люди, намеренные избегать этого всеми силами. Они уклоняются от получения повестки или покидают страну.
Двое московских врачей, супруги Мария и Никита Лазебные, как и многие российские медики, – военнообязанные, лейтенанты медицинской службы. Никите 42 года, он по образованию нейрохирург, Марии – 46 лет, она педиатр, последние годы работает врачом в туристическом сервисном центре. У них трое детей – старший сын учится в Британии, дочери живут с ними в Москве. После объявления мобилизации они решили, что любой ценой не будут участвовать в военных действиях, в крайнем случае лучше пойдут в тюрьму.
К моменту публикации фильма Никита покинул страну, а Мария осталась в Москве и говорит, что уже ничего не боится.
Мобилизация – в фильме документального проекта “Признаки жизни”.
Монологи призывников
– Служил. Пришла повестка вчера, сегодня уже здесь. А кто не боится? Привыкнем.
– Куда деваться? Деды воевали, бабушки воевали, и нам придется.
– Я хочу пойти добровольцем. Много причин на это. Я родился в Минске, но живу всю жизнь в России практически, работаю. Мне 42, я родился в Союзе. Я считаю, Россия – тоже моя родина, поэтому я готов идти ее защищать. Я женат, моя жена проживает в Волгограде, на это смотрит положительно. Многие друзья меня поддерживают, не все, но многие. Я долго к этому шел, сегодня настроился, пришел [в военкомат] узнать, как можно гражданину Беларуси попасть на войну.
– Как я могу отвечать за всех? Кто-то готов, кто-то нет. Это надо решить еще до того, как попадешь сюда, готов ты или нет. Если ты патриот, понимаешь общие черты военного дела, то думаю, стоило бы прийти. Чем больше людей там, тем проще им будет выжить. Численность решает. А кто не готов, пусть дома сидят. Я не осуждаю людей, которые не хотят идти. [Какая] от него польза, если он будет бояться, не вылезать, не отстреливаться, – смысл ему, просто быть пушечным мясом, чтобы его убили?
Мария
– Я работаю в медицинском сервисном центре. Моим коллегам по 20–30 лет, они мне годятся в дети. Я воспринимаю их именно с этой позиции, что это поколение моего сына. Я смотрю как на детей и понимаю, что их хотят сейчас пропустить через мясорубку. Несмотря на то, что у нас с началом войны сложился конфликт с руководством, меня пытались уволить за антивоенную позицию, и были стычки с этими же молодыми людьми, которые сейчас ходят с очень задумчивыми лицами, – я за них переживаю. Какую бы чушь они ни несли в феврале и марте, поддерживают они власть или нет, я хочу, чтобы они остались живые и туда не попали. Мои попытки протестовать против системы – в том числе для того, чтобы они остались живы.
У мужа была минута слабости, если честно, когда вопрос встал: или тюрьма, или фронт. Он в какой-то момент говорит: “Ладно, лучше, чем в тюрьму, я же врачом пойду”. Я сказала: “Нет, я тебя не пускаю, я против этого. Я тебя в тюрьму благословляю, а туда нет. Ты туда не пойдешь. Если ты дрогнешь, есть я, я не военком, от меня не убежишь, со мной не договоришься, меня не купишь. Я тебя не пускаю туда”.
Сейчас страшные ролики вывешивают, как военкоматы собирают людей, как они уезжают. Поражает покорность людская, как они идут без всяких возражений на явное закланье. Я смотрю и думаю: “Вот ребенок маленький, единственный правильно реагирует на ситуацию, единственный кричит и плачет, просит отца вернуться, единственный, кто правильно себя ведет. И есть толпа взрослых людей, делающих не то”.
Самое тяжелое было 24 февраля, шок – ты раздавлен, на тебя упало небо, просто стеклянное состояние. В тот день стало ясно все, что будет дальше, и мобилизация – лишь следующий шаг той неизбежности, которая совершилась. Как в “Меланхолии”, где они сидят в конце фильма, планета перед ними, катастрофа неизбежная, а потом взрыв, они уже не реагируют. Катастрофа случилась 24-го, мобилизация уже просто ее детали.
24 февраля война пришла в дом украинцев, а 21 сентября она пришла в наш дом. Она просто докатилась до нас. Те, кто вернется с войны живыми, не будут прежними людьми, будут психологические травмы, посттравматический синдром, все их физические травмы. И надо понимать, что восстановление таких больных, реабилитация, протезирование, психологическая реабилитация, физическая – это очень дорогие вещи, это доступно богатым странам, где хорошая и богатая система здравоохранения. Никто на вас тратиться не будет – это тоже нужно понимать. Если ты без ноги, так и будешь с культей потом бегать на какой-нибудь деревяшке. Не будет никаких дорогих протезов. Во-первых, они сейчас все деньги там расстреляют, а во-вторых, у нас вообще традиционно к людям так относятся, начхать на них, они отработанный ресурс, никому не интересно будет заниматься их реабилитацией.
Никита
У меня военно-учетная специальность – нейрохирург. Конечно, я лейтенант запаса медицинской службы. После объявления мобилизации нам дали табличку, где все наши сотрудники разделены на неравные кучки. Самые достойные люди, у них бронь, они освобождены от призыва по мобилизации, большая часть у нас годна, подлежит призыву, часть, которая должна автоматически туда пойти, а я – во второй очереди после тех, кто с мобилизационными предписаниями.
Если меня призовут, я, конечно, не пойду. Это совершенно не моя война. На нашу страну никто не нападал, никакой угрозы для безопасности нашей страны не было, это Россия напала на Украину, ни для кого это не секрет – это признает весь мир. Мы развязали эту войну, Россия бомбит Украину, уничтожает мирные города, совершает многочисленные военные преступления. Поддерживать свое правительство в этом деле, даже обеспечивая медицинское обеспечение для этой войны, я считаю для себя невозможным.
Весь интернет сейчас забит советами, рекомендациями. Во-первых, я не собираюсь получать повестку, не буду открывать дверь, не буду отвечать на номера с незнакомых телефонов, не буду общаться с теми людьми, кто пытается дать повестку. Повестку могут дать на работе – это слабое звено, но, тем не менее, я на работе буду пытаться ее не получить, буду всячески усложнять этот процесс. Разумеется, по этой повестке, второй пункт этого квеста, я никуда не пойду. Юристы просто кричат: никуда не ходите по повестке – это максимум “административка”, штраф от 500 до трех тысяч рублей. Тех, кого уже призвали, провели обследование, и есть приказ, они считаются мобилизованными, и если они уклоняются, то они уже под уголовкой. А остальные под административкой. Поэтому никуда не ходим.
Мобилизация – это воронка, которая расширяется, засасывает всех. Те, кто делали вид, что это их не касается, теперь их не то что коснулось, а прямо за шкирку схватило и потащило куда-то. Это катастрофа национального масштаба.
Если касаться реабилитации раненых – у нас не хватает вообще ничего, у нас не восстанавливаются инсультники, у нас выбрасываются инфарктники, у нас очень громадные проблемы в здравоохранении, в котором как в капле воды отражаются проблемы общества. Конечно, [раненые] будут выброшены на обочину, про них все забудут. Рассчитывать на полноценную социализацию, реабилитацию не приходится. Еще надо сказать, что люди вернутся с войны с привычками войны, они привыкли решать вопросы оружием в руках, насилием, они сами травмированы будут ментально и, разумеется, понесут свою агрессию, свои травмы в общество. Это будет и всплеск насильственных преступлений, это будет всплеск самоубийств. Эти люди не смогут, мне кажется, вернуться в нормальное общество.
Источник: «Радио Свобода»
