Объявленная в России в связи с войной в Украине мобилизация толкнула одних на то, чтобы уехать из страны или прятаться, других – самостоятельно покупать амуницию и послушно идти в военкомат. Почему потрясение, затронувшее едва ли не каждую семью, вызвало у людей такие разные реакции, и как мобилизация сказывается на психологическом состоянии общества? Би-би-си обратилась за консультацией к социологу и психотерапевту.
В первые дни объявленной Путиным 21 сентября “частичной” мобилизации уровень тревожности россиян вырос вдвое. Об этом говорит опрос государственного Фонда “Общественное мнение” (ФОМ). 25 сентября на вопрос о том, какое настроение преобладает среди ваших родных и знакомых, 69% опрошенных ответили: тревожное. Неделей раньше – до объявления мобилизации – о тревоге говорили лишь 35% респондентов.
У “Левада-центра”, внесенного властями России в реестр НКО-“иноагентов”, похожие результаты: 47% опрошенных почувствовали “тревогу, страх, ужас” из-за объявления мобилизации, шок ощутили 23%, гнев и возмущение – 13%. Только 23% рассказали о положительной эмоции – “гордости за Россию”. 66% опрошенных признались, что боятся объявления всеобщей мобилизации.
Сервис поиска психологов “Ясно” тоже замечает всплеск обращений клиентов, которые жалуются именно на тревожность.
“С 24 февраля самым распространенным поводом обратиться к психотерапевту стала тревожность (ее отметили в анкете 63% новых клиентов “Ясно”) – хотя раньше в топе запросов традиционно лидировали проблемы в романтических отношениях. Такая динамика держалась до апреля, затем постепенно падала до 57% (август, начало сентября) и резко подскочила – до 62% – после 21 сентября”, – рассказали Би-би-си в “Ясно”.
То же касается и жалоб на стресс: с 24 февраля, когда Россия начала полномасштабное вторжение в Украину, количество запросов с указанием этой причины подскочило до 51%, летом снизилось до рекордных для 2022 года 44%, а после объявления мобилизации поднялось до 48%.
“Часть переживаний, связанных с новой реальностью, я встречал в феврале-марте, но для большинства людей эта новая реальность наступила именно в связи с мобилизацией, – сказал Би-би-си гештальт-терапевт сервиса “Ясно” Антон Савин. – Люди говорят: это то, чего никогда не должно быть, не должно произойти со мной лично, то, от чего хочется проснуться”.
Война вошла в жизнь
Теперь война коснулась жизни обычных россиян, этому полно примеров в собственной практике Савина. “Договариваемся с клиентом, что встретимся через неделю, а потом он пишет, что уезжает из страны, – описывает он. – Другая моя клиентка рассказывает: “Мой сын уехал в Казахстан, и я не знаю, увижу ли я его когда-нибудь снова”. Студенты, которые ходят ко мне на программы, сомневаются: “Стоит ли мне брать этот курс, начинать заниматься психотерапией, если я не знаю, где буду через месяц”.
Люди могли не понимать, как сильно их мир изменило вторжение в Украину, потому что до какого-то момента власть и не требовала от большинства населения России активного вовлечения в войну.
“Даже провластные низовые акции в виде наклеивания букв Z, в общем-то, властью пресекались, когда набирали общественный резонанс. Мне кажется, власть осторожно относилась к такой неконтролируемой поддержке и была довольна тем, что большинство наблюдает со стороны”, – сказал Би-би-си социолог “Левада-центра” Степан Гончаров.
Мобилизация, очевидно, поменяла стратегию взаимодействия между властью и обществом, считает Гончаров. Многие оказались не готовы к непосредственному участию в войне.
Известно уже несколько случаев, когда мобилизованные или те, кому грозит призыв, сводили счеты с жизнью. Один москвич попытался покончить с собой после получения повестки: СМИ сообщают, что его спасли. Еще двое мобилизованных совершили суицид в армейских учебных центрах.
В Краснодаре совершил самоубийство 27-летний Иван Петунин, известный как рэпер Walkie. В предсмертной записке он написал, что другого выхода не было: идти на войну означает убивать и умирать, а протестовать – значит “быть запытанным в тюрьме”.
Страх неопределенности
Неопределенность, невозможность предсказать свое будущее, чувство, что твоя судьба от тебя не зависит – это мучительное состояние, объясняет психотерапевт Антон Савин.
“Самое невыносимое – когда человек не может ощущать себя как действующего агента, теряет sense of agency”, – приводит Савин профессиональный термин. Некоторые люди предпринимают активные действия, стремясь вернуть себе контроль хоть над чем-нибудь в своей жизни, говорит психотерапевт. Например, бегут из страны, выстраиваясь в очередь к границе, или уезжают в деревню, в другой регион, чтобы скрыться из военкомата.
И даже суицид можно отнести к попыткам стать действующим лицом, а не игрушкой судьбы. “Так страшно находиться в неопределенности, что лучше я возьму ситуацию под контроль, – объясняет логику самоубийц психотерапевт. – Невозможность предсказать будущее настолько мучительна, а картинки, которые человек себе рисует, в любом случае ведут к смерти или убийству других, и ему становится невыносимо прямо здесь и сейчас”.
Другие люди выбирают принципиально иной выход из неопределенности, который психотерапевт описывает так: “Если я ничего сделать не могу, я лучше присоединюсь к большому и сильному и буду делать, что мне говорят”. Большое и сильное в случае с мобилизацией – это государство, а делать, что говорят – значит взять повестку и пойти в военкомат.
Такой способ справиться с новой реальностью Савин замечал у окружающих и в начале войны с Украиной, в феврале и марте. “Люди говорили: у президента есть план, как действовать, а мы чего-то не знаем. Это вполне человеческий способ обращаться с собственным ужасом, с растерянностью, с потерей почвы под ногами. Нужно искать новые опоры. А в качестве опоры идея пойти воевать не хуже, чем идея прятаться. Это все равно потребность в обретении хоть какой-то структуры, какого-то смысла, на который можно опереться”, – поясняет психотерапевт, не оценивая этот выбор с точки зрения морали.
“Важно отделять людей, которые уехали, не только в эмоциональном отношении, но и в социально-экономическом. Это люди не самые молодые, но и не возрастные”, – социолог “Левада-центра” Степан Гончаров оценивает их медианный возраст в 30 лет. – Это наиболее значимый капитал для экономики: платежеспособные, достаточно обеспеченные люди из крупных городов, имеющие финансовые возможности и критическое отношение к реальности”. И свою жизнь они ценят высоко.
А вот стремление приобщиться к государству более характерно для людей, не реализовавших себя в работе или хобби, с маленькой зарплатой, которые чувствуют себя уязвленными, считает Гончаров: “[Возможность пойти на фронт] кажется чем-то осмысленным в той неустроенной жизни, которая их окружает. Многим же кажется, что это светлая, хорошая задача. И там человек может начать сначала и стать частью исторического события”.
“Государство остается единственным крупным институтом, который работает, часто дает этим людям работу, формулирует крупные цели. До начала “спецоперации” я слышал сожаления, что у СССР была какая-то большая миссия, которой сейчас у нас нет. Поэтому, когда людям эту цель дали, не все отвернулись. Это некий смысл жизни, выходящий за рамки “заработать денег на еду и устроить ребенка в сад”, – поясняет социолог.
Как себе помочь
“24 февраля я ехал из Петербурга, – рассказывает Антон Савин. – Я обычно в поезде покупаю пиво и чипсы. А 24-го я посмотрел в меню и понял, что отчетливо хочется “Байкала”. Это для меня про то, как мы в моем детстве с папой ездили в Ленинград, он покупал мне сладкую газировку, и мне было хорошо”. То есть надо быть к своим первичным потребностям внимательным, заботливым, говорит психотерапевт: хотя бы есть любимые блюда, особенно если аппетит из-за тревоги исчез.
Когда накатывает паника, он советует потрогать что-то твердое, холодное, контрастное: “Если мне становится страшно, я могу подойти к окну и прижаться лбом к стеклу. Чтобы почувствовать, что мир на месте, что у меня есть опора под ногами, крыша над головой”.
Еще он советует поговорить с друзьями, близкими, разделить свои страхи с кем-то. Это способ почувствовать, что не сходишь с ума, что эти чувства правомерные, они соответствуют ситуации. “И тогда можно опереться даже на чувство страха, растерянности. Сказать себе: да, я растерян – и это нормально. Я ведь никогда раньше не был в такой ситуации. Мы воспитаны в духе железного человека: снаружи блестящие доспехи, а что внутри – показывать не стоит”. А это не всегда полезно.
Как жить дальше?
Люди приспособятся и привыкнут, считает Антон Савин: “Все равно люди научатся в этой реальности жить. Так мы устроены, что продолжаем жить в новых условиях, когда понимаем правила игры”.
Но один из минусов этих новых условий – маленький горизонт планирования. Он сократился еще в 2020 году, когда из-за пандемии у многих сорвались планы, пропала работа, резко изменилась жизнь. А теперь жизнь стала еще непредсказуемей, а планировать ее – еще сложнее.
Это не смертельно, говорит Савин, но когда планировать удается лишь буквально на неделю вперед, человек скорее выживает, чем живет.
“Мы привыкли иметь не только сиюминутые потребности, но и потребности в самореализации, в отношениях, в принадлежности. А сейчас это все под большим вопросом”, – объясняет психотерапевт. Люди срываются и едут в другую страну, бросая учебу и работу, расстаются с близкими, все их планы на жизнь резко меняются.
Мобилизация покушается на основу, без которой нельзя строить жизнь – на безопасность. “Безопасность – это понимание, что я существую, в каком обществе я нахожусь, как выглядит моя жизнь, – говорит Савин. – И эти опоры сейчас шатаются”.
Источник: Наталия Зотова, BBC.
