В ответ на ракетные удары по украинским городам, пестрые толпы граждан РФ, сбежавших за границу — от уклонистов от призыва до интеллектуалов и деятелей культуры, выпавших, как из гнезда, из оплаченной властью обоймы, не собрались у российских посольств по всему миру. Они не потребовали от Кремля прекращения войны — ровно по той же причине, по какой герой фильма Таррантино не увидел таблички “склад мертвых ниггеров”.
Конфликт с режимом, по любому поводу, не затрагивающему их лично, не входит в сферу интересов русских — всех, без деления на “хороших”, “плохих”, “элиты” или “народ”. Русские пользуются даже самым аморальным и преступным московским режимом, и позволяют ему пользоваться собой, пока им это выгодно. Они начинают думать о замене режима только тогда, когда тот уходит в отрыв, замыкаясь в себе. Это и случилось восемь лет назад, в 2014, после чего теневая часть постсоветских/российских элит стала готовить замену нынешней власти.
Российская Тень – не дальновидные криптоинтеллектуалы, и не окружение Путина. Идейно и рефлекторно Тень наследует непридворной, в силу чего, большей, части русского дворянства образца 1812 года. Удалившись, по возможности, из столиц, сплотившись в неформальные группы, готовые, при случае, выйти на свет, и запасаясь портретами Наполеона для замены портретов Александра I, если в том будет нужда, дворянство выжидало, чтобы примкнуть к победителю.
Уход от публичности и явной привязки к власти, хотя неявные связи при этом даже крепнут, минимизирует риски элит, не вошедших в первые ряды госчиновников, но лишает их прямого влияния на ситуацию. Марионетки, двинутые элитами во власть, замыкаются в своем кругу, копя груз ошибок, ведущих их к гибели, а элиты, пережидая в тени, готовят им на смену новый набор. В условиях российского неофеодализма такие циклы неизбежны, и замена набора марионеток, пришедшего в негодность, при внешней драматичности рутинна. После каждой такой операции Россия остается неизменной, хотя какое-то время кажется мертвой. Затем ее труп приходит в движение, и снова начинает творить зло — ничего другого он не умеет. Так будет продолжаться, пока Россия — именно она, а не “путинский режим”, — не будет окончательно похоронена.
Симулируя феодализм
Чтобы понять безальтернативность и сложность утилизации трупа Российской Империи, нам нужно вглядеться в природу специфического явления — неофеодализма.
Когда крушение феодального государства приводит, среди прочего, к гибели его элит, социальной или физической, а на смену им не приходят зародыши новых либерально-капиталистических элит, способные выстроить власть на основе равенства собственности перед законом, в обществе, погруженном в хаос, происходит откат к феодальным порядкам. Но настоящие феодальные классы, чье поведение диктуется рамками традиций и корпоративной этики – продукт сложного, протяженного во времени социального консенсуса. Это верно для всех вариантов феодализма, европейских и азиатских.
Попытка возродить феодальные порядки без феодальных элит ведет к тому, что новые элиты рекрутируются из маргинальных низов. Заимствуя у прошлого модели управления, они лишены его ограничителей. Это дает им преимущества в борьбе за власть, но ведет к деспотии в крайних формах, и на всех уровнях новой власти. Результат похож на феодализм только внешне, но лишен его смысловой сути. Неограниченная деспотия истощает общество, демографически и экономически, и может существовать только за счет экспансии, захватывая новые ресурсы, и используя их до истощения. Когда же возможность экспансии исчерпывается, наступает кризис, и режим рушится.
Вопреки внешнему впечатлению, социальные лифты при неофеодализме отменно работают, но вход в них возможет только через криминальную деятельность. Как следствие, власть при неофеодализме, а также элиты, генерирующие новые поколения власти, срастаются с криминальными элементами, подпитываясь снизу “глубинным народом”. Это порождает феномен криминальной псевдонации.
В нормальных условиях нация являет собой активную часть населения, а государство — надстройку над нацией. В условиях неофеодального произвола, когда формально запрещено всё, но закон не основан на морали, а является продолжением произвола, и потому воспринимается как лабиринт, который каждый преодолевает, как сумеет, место нации занимает сообщество тех, кто готов идти на риск, и нарушать этот закон. Так криминальное сообщество берет на себя функции нации, включая формирование во всем обществе морали, этики и культуры.
Внешних обстоятельств, способных запустить повторное рождение полноценного феодального класса, как правило, не случается, а неограниченная деспотия на корню зачищает зародыши либерально-национальных элит. Как следствие, социальная эволюция замирает, и неофеодализм циклично деградирует: исчерпав возможности экспансии, он впадает в очередной коллапс. Из-за растущей технической отсталости, порождающей зависимость от развитых стран, и нарастающей глобализации мира, ухудшающей возможности экспансии, каждый следующий его цикл оказывается короче, деспотичнее и нестабильнее предыдущего.
В финале такое общество приходит к распаду и гибели. В лучшем случае, — обычно, на территориях, завоеванных недавно, либо подверженных влиянию здоровых соседей, возникают и берут верх национальные, и, в силу этого, либерально-капиталистические элиты. В немного худшем, но еще не самом плохом варианте, обломки неофеодального социума растворяются в национальных проектах здоровых соседей. Но в чистом виде, без примеси протонациональных элементов, такой социум реформируем плохо, и тем хуже, чем больше неофеодальных циклов им было пройдено. Рано или поздно ему не удается войти в очередной цикл, и он истребляет себя в гражданской войне. Пример такого тупика дает современная Россия.
Русская Тень
Начиная с 2014 года, видя приближение конца цикла из-за достигнутого предела экспансии, российская Тень стала готовить его перезапуск. Новых пространств для экспансии не видно, и, потому, новый цикл будет повторять предыдущий при худших стартовых условиях. Как и прошлый, он пройдет в три этапа: самооправдание путем списания грехов на старых марионеток, накопление, под прикрытием фальшивой вестернизации, ресурсов для силового шантажа, и переход к шантажу на фоне антизападного ресентимента. Под первый этап цикла Тень и сформировала внутри себя команду “хороших русских”.
Как любая социально-бюрократическая система, Тень самоорганизуется. Она черпает ресурсы у слабеющей власти, встраивая в себя фрагменты ее систем, стремящихся выжить при сломе старых порядков, и выдвигает идеологов, готовых обосновать такое перетекание. Главным же наступательным оружием Тени станет культурная экспансия для максимального подавления всех национальных движений, как внутри России, так и на территориях, намеченных для поглощения. Всякое национальное пробуждение смертельно опасно для неофеодализма.
Но план этот очень зыбкий: российский неофеодализм выработал свой ресурс, и нового цикла может не быть. Вместо него начнется распад России, и эволюция продуктов распада по одному их трех возможных сценариев: собственный нацпроект, присоединение к соседнему, взаимоистребление. Это стало бы наилучшим вариантом для Украины, но будет смертельно для русской Тени. И, потому, после неизбежного военного поражения Кремля, за перезапуск русского цикла развернется борьба.
Набор “хороших русских” будет уверять всех, что на этот раз Россия уже точно пойдет по демократическому пути. Но для России, сохраняющей цельность и историческую преемственность, это невозможно. Русский неофеодализм очень стар. Он родился не в 1917 году, как может показаться при беглом взгляде на историю Московии/ России, а намного раньше, в конце XV века, когда великий князь Московский Иван III Васильевич слепил из обломка Золотой Орды, и по ее подобию, то, что стало затем “Империей”, “Союзом” и “Федерацией”.
Такое прочтение российской истории расставляет по местам буквально все и сразу. Все черты московитов, поражавшие заезжих иностранцев: патологическая жестокость, низкопоклонство перед вышестоящими, склонность к грабежу и насилию и презрение к любым законам и морали становятся закономерны и понятны. Понятна и нереформируемость РИ/ СССР/ РФ, повторяющей сходные, но все более короткие, из-за растущих ресурсных ограничений, циклы.
Русская культура как производная неофеодализма
Таким образом, вся российская культура начиная с XVI века, и вся актуальная русская культура — продукт неофеодализма, базовыми ценностями которого являются насилие, произвол, культ смерти и порождаемый ими страх. Именно они и сплачивают русское общество, атомизированное и эгоцентричное в остальных проявлениях. Большая часть русских культурных конструктов являют собой смесь критики и апологетики неофеодализма — стенаний по поводу притеснения сверху, и готовности притеснять слабейших, в равных, примерно, пропорциях. Впрочем, любая пропорция не меняет сути такой культуры. Значимо только полное отрицание неофеодальных, основанных на криминальной морали, отношений, а значит, и России, как таковой — как явления, которое не должно существовать вовсе.
Из этого вытекает несколько следствий.
Вся русская культура как целое, и ее частные проявления, пропагандируют, обосновывают и оправдывают неофеодализм, враждебный любому национальному проекту. Эта вражда фундаментальна, поскольку национальный проект основан на консенсусе близких по родству и духу, а неофеодализм – на пирамиде неограниченного произвола сверху вниз.
Нет никакого “русского народа”. Этот пропагандистский конструкт был изобретен идеологами русского неофеодализма для разложения и растворения настоящих национальных проектов. Концепция “русского народа” антинациональна по сути, как относительно дофеодальных, этнических наций, так и постфеодальных, политических. Сам термин так глубоко и многократно извращен, что искать в нем что-то реально существующее нет смысла. Прогнившее чучело, имитирующее народ, которого никогда не было, нужно просто выбросить. Наличие “русского языка” — доставшегося в наследство от Орды славяно-татарского волапюка, удобного для администирования многоязычной империи, ничего не меняет в этом вопросе.
Любая пропаганда русской культуры, традиций, истории в ее российской трактовке, априори враждебна Украине. Особенно, когда она говорит о “едином народе”, “братстве народов”, “общем прошлом” или “общих победах”. Нет ничего общего у оккупантов и коллаборантов с одной стороны и оккупированных и сопротивляющихся – с другой. Есть только две стороны линии их противостояния, и это та, единственная, “общность” с московитами, на которую мы можем согласиться.
Любой, кто выступает за сохранение в Украине влияния русской культуры и русской трактовки истории – вражеский пропагандист, работающий на разрушение Украины в интересах Кремля, вне зависимости от того, насколько осознанно он это делает. Именно Кремля, а не Путина, поскольку Путин – расходная марионетка, а “Кремль” – важнейший символ России, враждебный любому народу, который пытается переварить русская неофеодальная экспансия.
Второе нашествие мразиан
Сегодня, когда Украина с оружием в руках сражается за право быть, культурные баталии кажутся второстепенными и маловажными. Но, выиграв войну на поле боя, и не отбив натиск “хороших русских”, пытающихся втащить в Украину и в мир “хорошую русскую культуру”, мы снова окажемся на орбите неофеодальной империи. И, даже отбившись внутри Украины, но не ведя борьбы с “хорошими русскими” на международном уровне, мы рискуем получить под боком новое издание РФ, со всеми неприятными последствиями.
Конечно, российскую витрину попробуют переоформить. Возможно, сменят и вывеску, учредив на месте РФ, к примеру, Москво-Русскую Ассоциацию Земель (МРАЗ), с пафосной идеологией, основанной на Патриотических Институциях, Демократических Объединениях и Республиканизме (ПИ&ДО&Р). Но неофеодальная суть России, без ее переработки одним из трех упомянутых способов, от этого не изменится. А, поскольку, в связи с неоднородностью РФ, ее переработка “одним куском” невозможна, то, чтобы не допустить перезапуска неофеодального цикла, Россию придется разделить. Чтобы ее куски не срослись вновь, русское культурное наследство нужно переосмыслить, научившись видеть в нем продукт подлых времен, чем оно и является. Эту операцию нужно проделать и в странах, возникших на месте бывших имперских окраин, на которые Москва могла бы иметь виды — с тем, чтобы не допустить их дрейфа к “хорошей МРАЗи”. В том числе и в Украине.
Такое переосмысление по масштабам и значимости является культурной революцией, которую нам придется совершить, чтобы выжить. Сложность тут в том, что простое изгнание, тем или иным способом, большей части русского контента из украинского пространства, даст обратный эффект. Привычная востребованность и бытовой протест против дискомфорта приведут к тому, что возникшую дыру заполнит, по большей части, не украинский контент, а “хорошие русские” с их неофеодальными нарративами.
К слову, “хорошие русские”, как приезжие, так и местные, в последнее время активизировались. Они сотрудничают с ОП, получают указами президента украинское гражданство, и легализовали в Украине целую систему пропагандистов “хорошего Русского мира”, взаимодействующих, продвигающих и прикрывающих друг друга. Эта система внедряет в сознание украинцев подновлённые имперские конструкты, разрушая их национальное самосознание. Попытки же “хороших русских” изобразить что-то проукраинское и антипутинское зачастую оказываются фиговым листком, прикрывающим их ненависть к Украине, и этот листок постоянно спадает.
Иными словами, хотя МРАЗи на месте РФ еще не возникло, “хорошие мразиане” уже вовсю прут на Украину. Этому нашествию нужно противостоять, не дожидаясь окончания войны, поскольку завтра может быть поздно, даже на фоне военных побед. А вытеснить из Украины русскую культуру можно, только подорвав ее изнутри, при помощи публичного переосмысления, так, чтобы быть русским стало стыдно. Только так мы сможем консолидировать, на основе здоровой русофобии и гражданского национализма, русско- и украиноязычных патриотов Украины, создать дополнительные стимулы для перехода на украинский язык и подготовить уход от всего русского уже не в отрицание, а в игнор, по причине отсутствия интереса. Переосмысленную русскую культуру, как инструмент разоблачения и отрицания России, нужно использовать в борьбе с “хорошими русскими” и на международном уровне.
Такое переосмысление – огромная по масштабам задача, но дорогу осилит идущий, если он готов идти до конца. Проблема именно в готовности — в осознании интеллектуальной и патриотичной частью нашего общества невозможности просто отгородиться от России, не подвергнув ее, следом за военным, еще и культурному разгрому.
И здесь пока все сложно, так что вспоминается фраза из известного фильма: “Их профессура к бою готова. А наша?”.
Источник: Сергей Ильченко, «Деловая столица».
