Хотя победа правоцентристской коалиции на выборах в Италии была ожидаемой, успех Джорджии Мелони, возглавляющей ультраконсервативную партию «Братья Италии», весьма необычен. Во-первых, Мелони предстоит стать первой в истории женщиной во главе итальянского правительства. Во-вторых, на протяжении многих лет она выступала в роли откровенно нишевого политика: ее «Братья Италии» собирали голоса немногочисленных ультраправых, порой с трудом преодолевая трехпроцентный порог, необходимый для прохождения в парламент. Теперь же Мелони и «Братья Италии» получили 26%, а ее именитые союзники Сильвио Берлускони и Маттео Сальвини (по 8%) заняли в коалиции места младших партнеров. В-третьих, по этой причине Мелони трудно назвать популисткой — она скорее политик традиционного типа, который не стремится во что бы то ни стало понравиться избирателю, а упорно отстаивает свои (в данном случае довольно ретроградные) ценности. В этом смысле ее альянс с Сальвини и Берлускони может оказаться не таким уж прочным.
В Евросоюзе от нового премьера Италии ничего хорошего не ждут: некоторые СМИ пишут чуть ли не о возрождении фашизма. Это, очевидно, преувеличение: хотя Мелони и собирает под свои знамена некоторое число фриков, тоскующих по «великой Италии» времен Муссолини, все же ее основной политический месседж иной — отстаивание национальной, религиозной и семейной идентичности, которым, по мнению нового итальянского лидера, угрожает опасность со стороны космполитичного и панъевропейского порядка. Тем не менее Мелони отчетливо артикулирует свою принадлежность к коллективному Западу и, в частности, выступает против путинской агрессии в Украине без каких-либо экивоков, в отличие от своих партнеров по коалиции Сальвини и Берлускони, известных связями с Путиным. Отвечая на поздравительный твит Владимира Зеленского, Мелони написала: «Вы знаете, что можете рассчитывать на нашу преданную поддержку в деле борьбы за свободу Украины». Кроме того, выступая 28 сентября в парламенте, новый лидер заявила, что «не уступит» Сальвини ключевые министерства из-за его «русофильства». Переоценивать эти намерения, впрочем, не следует, поскольку несомненным приоритетом для нового премьера всегда будет внутренняя политика, которая вполне может потребовать от нее компромиссов по «русскому вопросу».
Конечно, в европейской системе координат Италия по-прежнему остается страной преимущественно левых ценностей, поэтому победа Мелони воспринимается большинством интеллектуалов и итальянским политическим классом как еще один безумный шаг в бездну — предыдущими были взлет популярности ксенофоба Сальвини и триумф декларативно беспринципных «Пяти звезд». Но есть и более спокойные оценки: например, специалист по политическим коммуникациям Алессио Постильоне в беседе с The Insider делает акцент на том, что все эти явления — не какая-то печальная особенность итальянского политикума, а часть мирового тренда (Брекзит — Трамп — Ле Пен и т. д.), и, во-вторых, реакция на невыгодное для Италии распределение баланса влияния внутри ЕС. По мнению Постильоне, стоит обратить особое внимание на то, что общий популистский тренд не имеет по-настоящему значительных проявлений в Германии — это объясняется тем, что она главный выгодоприобретатель европейской интеграции и поэтому у популистов там нет массовой поддержки. По мнению Постильоне, Мелони предстоит добиться от ЕС уступок в пользу Италии, причем у нее больше шансов, чем у слишком одиозного Сальвини, — в этом смысле гораздо более полезным партнером является Берлускони, который состоит в самой большой и респектабельной фракции Европарламента EPP. Опасения, что Мелони станет «новым Орбаном», размывая европейское единство по вопросу отношения к Путину, следует воспринимать скорее как атаки на нее со стороны перешедшего в оппозицию итальянского левого центра.
Близкий к левым и потому более критично настроенный к Мелони аналитик Альдо Торкьяро признает, однако, что «опасений для демократического порядка не много», и, кроме того, он очень рад, что у Италии наконец будет женщина-премьер. (Возможно, дело и в том, что он учился с Мелони в одной престижной столичной школе — и, делая свои первые шаги в молодежном политическом активизме, Торкьяро и Мелони не всегда были по разные стороны баррикад.)
Вообще говоря, основная проблема итальянских левых в том, что они слишком давно и прочно стали основой истеблишмента — а потому главной мишенью типично популистского неприятия лощеных политиков в галстуках из телевизора. Характерно, что нынешний глава Демократической партии (флагмана левоцентристской коалиции) Энрико Летта — племянник Джанни Летта, одного из ближайших советников Берлускони. В глазах массового избирателя грани различий внутри политического класса даже между антагонистами не всегда имеют значение — тем более что уже много раз в истории Италии случалось, что антагонисты находили общий язык и формировали коалиционные правительства. Именно этим объясняется недавний скандальный взлет популярности «Пяти звезд», начавших свой путь к успеху с декларативного отказа от коалиций и организации политических маршей-перформансов «Vaffa day» (день «Идите нах»). Однако, добравшись до верхних этажей власти, «Звезды» не сумели блеснуть управленческими успехами, к тому же недавно в их рядах произошел раскол — недавний лидер ди Майо решил заняться собственным политическим проектом. Тем не менее на выборах 25 сентября «Пять звезд» сумели набрать 15,4% и, таким образом, сохраняют значительную фракцию в парламенте. Также с неприятием коалиционного политиканства связано, как указывает Постильоне, перетекание голосов протестных правых от Сальвини к Мелони — многие избиратели не простили «капитану» Северной Лиги недавний альянс с левыми.
Как пишет сейчас в своем блоге один из лидеров Демпартии Маттео Орфини, главным неприятным сюрпризом этой кампании для него стало то, что, проехав, как обычно, тысячи километров по своему округу, он встретил много верных сторонников, но никто из них не был счастлив проголосовать за демократов. Левых поддерживают, грубо говоря, морщась, по инерции, следуя семейным или региональным политическим традициям, из-за неприятия правых — но без искренней симпатии и веры. Симптоматично также неуклонное падение явки на выборах — до рекордных 63,91% (ранее она никогда не опускалась ниже 72%), причем наибольшие потери, согласно опросам, понесла именно Демпартия. Орфини приходит к выводу, что демократам надо поработать над своим новым концептуальным предложением избирателям, заново отрефлексировать и сформулировать свою политическую идентичность — что звучит здраво, вот только подобные намерения левые политики высказывают далеко не впервые, а воз и ныне там.
Возможно, на итальянском примере мы сейчас наблюдаем любопытную трансформацию тренда в современном политическом маркетинге. Если 15–20 лет назад важнее всего было с максимальной точностью изучить настроения избирателя и разработать свой продукт в соответствии с ними, то сейчас парадоксальным образом выясняется, что больше всего потребитель хочет, чтобы ему убедительно объяснили, чего ему следует хотеть. Этот феномен потенциально открывает путь к успеху тем, кто ранее не хотел или не умел приспособиться к массовому спросу, оставаясь в узких электоральных рамках своего политического кредо. Такая интерпретация победы Мелони выглядит, по крайней мере, стройно — хотя и оставляет вопросы о долговечности ее успеха.
Так или иначе, главная итальянская политическая традиция состоит в том, что ни одно из послевоенных правительств не задерживалось надолго. Представители мелкого и среднего бизнеса — основы национальной экономики — привыкли вести дела без оглядки на чехарду в официальном Риме и относиться к ней как к изменчивой погоде. Это восприятие, пожалуй, до сих пор доминирует в итальянском обществе, поэтому ожидания значительных потрясений от прихода к власти правоцентристской коалиции во главе с Мелони сильно преувеличены.
Автор: Денис Билунов, The Insider.
